Какова дальнейшая судьба героев незаконченного романа дубровский, Вы точно человек?
Таковы, например, «Адо» В. В частности, при всем отличии от вальтер-скоттовской манеры не избежала ее принципиального воздействия и новая французская словесность. Развязка» VIII, Навсегда ли уехал Дубровский?
Владимир был рад увидеть Машу. Она была одета в черное, как подобает вдове. Ее лицо мало изменилось, но оно было печальным. Владимиру показалось, что Маша стала еще более прекрасной.
Маша сразу узнала Дубровского, она была поражена его возвращением к ней. Их чувства вспыхнули с новой силой. Однако были у Дубровского и враги, среди которых выделялся своим отношением к нему один судебный заседатель. И вот, неизвестно как, выкопал он прошлое Дубровского и тут же донес на него в полицию. Дубровского арестовали. Владимир совсем не сопротивлялся властям.
Дубровского обвинили в многочисленных разбойных нападениях. У Маши было большое наследство от отца и князя, и она подкупила судей. Быстро созвали суд. В течение недолгого процесса Дубровского, не проронившего ни слова, в связи с отсутствием доказательств и свидетелей обвинения оправдали и освободили прямо в зале суда.
Спустя полгода, когда закончился срок траура, Маша и Владимир поженились и остались жить в России. Через год у них родился мальчик. Мальчика назвали Андреем в честь отца Дубровского.
Маша и Владимир прожили вместе долгую и счастливую жизнь. Анна Курсенко Ученик 6 лет назад класс. Аянакоджи Знаток 6 лет назад Много. Искусственный Интеллект можно сократить Искусственный Интеллект не мне, а Лене Даниленко Владлен Ходов Ученик 3 года назад спасибо Валентина Лысяк Знаток 8 лет назад молодец.
Ольга Ращупкина Знаток 6 лет назад спасибо. Ксения фирон Ученик 6 лет назад спс. Витория Труфанова Ученик 4 года назад Дубровский провел за границей несколько лет, но никак не мог забыть Машу. Однажды он узнал, что к Троекурову должен приехать иностранец, дабы составить кое-какие деловые бумаги. Притворившись этим иностранцем, Дубровский приезжает, чтобы увидеться с Машей, но приехав, видит, что все опечалены смертельной болезнью князя Верейского.
Одна только Маша узнает в иностранце, приехавшем написать завещание Верейского, Дубровского. Она все еще его любит, однако скрывает это.
Вопрос, на кого оставить свою прекрасную жену, давно волнует князя, и вот, кажется он, наконец, нашел подходящую кандидатуру - всеобщего любимца, юного иностранца с безупречными манерами, да к тому же симпатизирующего Марии Кирилловне. Дубровский потрясен, когда ненавистный ему князь Верейский, просит его позаботиться о Машеньки после его смерти. Наконец, Владимир Дубровский и Маша Троекурова воссоединились и не расставались всю оставшуюся жизнь.
Нина Щекочихина Ученик 3 года назад Владимира еще долго разыскивали, но безуспешно. Марина Николаевна Ученик 1 год назад спасибо. Алексей Бешкарев Ученик 3 месяца назад Прошло 5 лет с последних событий. Дубровский уже и забыл думать о Маше.
Во Франции, куда он уехал, было у него своё хозяйство в виде виноградных полей, которое приносило ему какую-никакую прибыль. Маша тем временем тоже забыла и думать о Дубровском, что уж говорить о её любви к нему.
Она поняла, что значит для неё Верейский. Об это я сейчас и расскажу. Спустя 2 месяца после свадьбы Маша очень сильно заболела. К ней сзывали докторов со всей страны и из-за границы, однако не один из них не мог не то, что вылечить Машу, но даже и болезнь определить не мог.
Доктора разъезжались по домам, пока Верейский проводил дни и ночи на пролёт возле постели Маши. Когда все доктора разъехались, Верейский вспомнил, как в детстве вместе с мамой собирал разные целительные травы для отца, который серьёзно болел. Приготовив чай из всех этих трав, Верейский отнёс его отцу. Это обстоятельство не могло не наложить особого отпечатка на процесс восприятия завоеваний В. Освоение принципов вальтер-скоттовского повествования, различных по степени значимости приемов его исторического рассказа оказалось в России длительным процессом, который складывался из усилий столь несходных писательских индивидуальностей, каковы, например, А.
Бестужев-Марлинский или М. В конце этого пути стоит «Капитанская дочка» Пушкина, где основные, образующие систему признаки вальтер-скоттовского романа оказались не просто усвоенными, а предстали в ярком индивидуальном и национальном творческом переосмыслении и развитии.
Как мы постараемся показать, в «Дубровском» Пушкин не просто обратился к остающейся для него живой системе вальтер-скоттовского повествования. Незавершенный роман лишний раз демонстрирует значение повествовательных приемов В.
Скотта для социального романа на современную тему. Главный герой романа, Эдгар Рэвенсвуд, — последний представитель рода, некогда знаменитого. В междоусобной войне г. Его разорение довершил виг сэр Эштон — лорд-хранитель печати, который «лет двадцать назад был ловким стряпчим» «и приобрел богатство, равно как и политическое значение, во время междоусобной войны». Посредством ловких сутяжнических операций и пользуясь «откровенным лицеприятием» судей, он отторг у запутавшегося в долгах беспечного барона все его владения.
Умер старый Рэвенсвуд «во время припадка страшного, но бессильного гнева», вызванного известием о последнем проигранном им процессе, оставив сына в нищете и завещав ему чувство мести. Молодой Рэвенсвуд готов, «изверившись в помощи закона, свершить правосудие своими руками»; он ищет встречи со своим врагом для решительного объяснения с ним, но, увидев Люси Эштон, оказывается во власти «противоположных чувств: желания отомстить за смерть отца и восхищения - -.
Такова тщетная попытка примирения с Алланом Рэвенсвудом, предпринятая правда, из корыстных и неблагородных побуждений сэром Эштоном глава XIV , прискорбие, с коим лицезреет он «причиненное им разорение» глава XV. Таковы обстоятельства, предшествующие вынужденному браку Люси: ее возлюбленный, которого девушка ждала до последнего мгновения, появляется в тот самый момент, когда она подписывает последний документ брачного контракта; Рэвенсвуд предъявляет права на свою нареченную невесту, но отступает, убедившись, что она собственноручно подписала бумаги, решающие ее судьбу глава XXXIII.
Нетрудно заметить, что завязка «Ламмермурской невесты» имеет довольно близкую параллель в истинном происшествии из жизни Островского, положенном в основу замысла «Дубровского».
Не удивительно поэтому, что сюжет задуманного романа складывался у Пушкина вплоть до момента, когда бунт героя внес в него существенные коррективы как «новые узоры» по «готовой канве» вальтер-скоттовского повествования. И, может быть, наиболее существенно при этом, что ни один из известных исторических источников «Дубровского» не характеризует тяжущиеся стороны, участвующие в «процессе за землю», таким образом, чтобы в них угадывались представители основных сил, действующих на политической арене страны, между тем как в «Ламмермурской невесте» речь идет об исторических процессах, меняющих в годы междоусобиц и государственных переворотов облик шотландской аристократии, а в «Дубровском» во всяком случае в черновых его вариантах, выдающих оттенки замысла — о расслоении старинного русского дворянства как следствии дворцовых переворотов XVIII в.
Однако и на том отрезке повествования, где ситуации «Дубровского» обнаруживают несомненное сходство с положениями «Ламмермурской невесты», можно проследить характерные различия между ними.
В романе В. Скотта тяжба между старым Рэвенсвудом и Эштоном отнесена к предыстории повествования. Сжатая авторская экспозиция знакомит читателя с расположением сил на исторической арене, дает скупые очерки представителей враждующих родов и рассказывает об обстоятельствах, при которых Эштону удалось довершить разорение Рэвенсвудов.
Продажность и лицеприятие судов в экспозиции «Ламмермурской невесты» лишь закономерный штрих в политической картине общества. Первая сцена, приуроченная к настоящему времени романа, — похороны Аллана Рэвенсвуда. Для Пушкина отношения Троекурова и старого Дубровского становятся самостоятельным предметом изображения. В начале первой главы автор рассказывает о героях своего повествования, старых товарищах.
Емкие и лаконичные авторские характеристики знакомят читателя с общественным положением, характерами, привычками надменного Троекурова и бедного его соседа. Действие романа начинается со сцены на псарном дворе, когда «нечаянный случай» разрушил согласие между ними. С этого момента Пушкин внимательно следит за перипетиями феодальной войны между соседями, в форме живого диалога между Троекуровым и заседателем Шабашкиным оповещает о системе отношений знатного барина с органами судопроизводства, погружая читателя в мир русского поместного барства.
И лишь в третьей главе романа в Кистеневке появляется главный герой повествования. Воспитанный в Кадетском корпусе и выпущенный оттуда прямо в гвардию, Владимир Дубровский всю - -.
Это существенно отличает его от молодого Рэвенсвуда. Значительность и жизненность культурно-психологических типов, выведенных Пушкиным в лице Троекурова и Андрея Дубровского, получала дополнительную перспективу в отброшенном варианте чернового текста.
Связывая возвышение одного и упадок второго из своих героев с последстиями дворцового переворота г. Когда Пушкин устранил прямое упоминание о годе, персонажи его не утратили своей живой объемности, и тем не менее связь романических событий с конкретным моментом исторической жизни была ослаблена.
Но главное в другом. В «Ламмермурской невесте» торжество Эштона над Рэвенсвудом представлено как следствие государственного переворота — гг. Но политические партии, столкнувшиеся в этот момент, продолжают свою борьбу на всем протяжении романического действия, и это накладывает отпечаток на фабульные ситуации и определяет жизненные позиции героев романа.
Характер исторического подтекста «Дубровского» иной. Проигранная Дубровским тяжба — последнее звено в цепи событий, лишивших его былых гражданских и имущественных привилегий. Обратного хода в исторической жизни России эти процессы иметь не могли, пока старинный дворянин не поступался своей гордой независимостью. Поэтому исторические силы, действующие в завязке «Дубровского», могут лишь дать направление дальнейшему движению романа, раз и навсегда определив жизненное место и позицию героя, но они не могут сохранить свои конструктивные функции в последующем развитии сюжета.
Молодой Дубровский мог бы встать рядом с Троекуровым и оказаться равным ему по силам противником лишь при каком-то исключительном стечении обстоятельств выгодная невеста, случайное наследство, сильное покровительство , но своим романтическим бунтом он решительно поставил себя вне общества, и далее в центре повествования с неизбежностью оказывается личная судьба отщепенца, лишенного связей и корней в окружающем мире людей.
Поэтому-то во втором томе романа все, что связано с темой Дубровского, не способствует новому углублению картин русской жизни. История ограбления Дубровским — Дефоржем Антона Пафнутьича Спицына уже первым читателям и критикам романа казалась лишенной правдоподобия.
Скотта «Роб Рой». Лишь один встречный вызывает у Морриса полное доверие, он отдается под его покровительство, а тот при первой возможности совершает ограбление. Для поэтики Пушкина подобное заимствование настолько характерно, что этот случай не заслуживал бы здесь упоминания, если бы он не характеризовал ближайшим образом композиционной строй «Дубровского».
Скотта приведенная ситуация играет в строении романа ключевую роль. Содержимое похищенного чемодана — важные политические документы и деньги из казначейства для выплаты войскам в Шотландии — имеет прямое отношение к судьбам якобитского восстания г. Похитители — неузнанный Роб Рой и кузен героя Рэшли Осбальдистон — участники главной политической интриги романа, лица, которым принадлежит определяющая роль в судьбе Фрэнка Осбальдистона.
И, наконец, история с чемоданом влечет за собой цепь событий, постепенно открывающих герою глаза на существо происходящего и на людей, с которыми столкнули его обстоятельства. В сюжетной структуре «Роб Роя» эпизод с ограблением Морриса имеет, таким образом, важные функции, давая автору возможность впервые скрестить повествование о главном герое с рассказом об исторических событиях. Это «открытый» элемент фабулы, не раз отзывающийся в ее дальнейших перипетиях.
В «Дубровском» аналогичная ситуация замкнута в себе. Сохранив в последующем развитии действия значение непосредственной фабульной мотивировки, подготавливающей внезапное бегство Дубровского из дома Троекурова, она не имеет более глубоких, сюжетных последствий. Однако связи «Дубровского» с «Роб Роем» глубже и затрагивают основные звенья проблематики обоих романов. Судьбы заглавных героев Пушкина и В. Скотта восприняты повествователями сквозь призму литературного образа «благородного разбойника», причем в том и в другом случае мы имеем дело с очевидной попыткой наново «озвучить» традиционную тему, преломив ее в реальном жизненном контексте.
И сходство и различие между «Дубровским» и «Роб Роем» здесь равно показательны для характера пушкинской интерпретации темы, и — шире — они проливают дополнительный свет на ту стадию в овладении Пушкиным большой повествовательной формой, памятником которой осталась черновая рукопись его незавершенного романа.
Своему роману В. Скотт предпослал обширное предисловие, где объединил все то, что было ему известно о Роб Рое и его роде — клане Мак-Грегоров из документальных свидетельств и по изустному преданию. Образ Роб Роя в романе откровенно не совпадает с его образом, встающим из исторической экспозиции.
Эти несовпадения, сближающие Роб Роя романа с традиционным типом «благородного разбойника», в общей системе повествования В. Скотта сложно мотивированы. Согласно типу вальтер-скоттовского исторического романа, твердо установившемуся ко времени написания «Роб Роя», лица исторические никогда не выступают в роли главного героя. Роб Рой непрестанно возникает на жизненном пути Фрэнка Осбальдистона.
Неведомые для героя узы связывают его с этой загадочной фигурой, которая на всем протяжении романа выступает как своеобразный ангел-хранитель юноши и которой истинные очертания проясняются перед Фрэнком лишь по мере того, как ему открывается существо происходящих событий.
Удивительно ли, что добрый гений молодого Осбальдистона предстает перед ним — рассказчиком своей жизненной повести — по преимуществу с лучшей стороны, заставляя автора и героя-повествователя забывать о той двойственной оценке, которую связало с именем Роб Роя предание? В отличие от Роб Роя В.
Скотта пушкинский Дубровский не имеет своим прототипом столь масштабной исторической личности. Исследователи давно заметили, что история белорусского дворянина Островского явилась лишь наиболее ярким звеном в цепи сходных исторических фактов, в большей или меньшей степени известных поэту. Дубровский — главный герой повествования Пушкина, но в отличие от таких его персонажей, как Троекуров или Дубровский-отец он от начала до последней написанной главы романа остается личностью, представленной исключительно в идеальных своих проявлениях.
И, что особенно важно для характеристики повествовательной структуры «Дубровского», эта идеальная природа образа не мотивирована в романе исключительностью точки зрения рассказчика, в роли которого в данном случае выступает сам автор.
Среди явных отступлений от исторического облика Роб Роя, как он рисуется в предисловии к роману, особый интерес в связи с «Дубровским» и программами его продолжения приобретает один эпизод «Роб Роя», относящийся ко времени поездки Фрэнка Осбальдистона в Верхнюю Шотландию.
Фрэнк и друг его олдермен Джарви, родственник Роб Роя, попадают туда в момент, когда герцог Монтроз в который уже раз посягает на независимость клана Мак-Грегоров, на свободу и жизнь Роб Роя.
Картины тревожной боевой жизни, какую ведут жена и дети Роб Роя, дают мистеру Джарви повод завести с разбойником разговор о судьбах его семейства и предложить Мак-Грегору взять на воспитание его сыновей.
Роб Рой со страданием выслушивает отповедь своего родственника и с негодованием отказывается от его предложения, хотя оно вдохновлено добрыми чувствами. Но этот разговор влечет за собой другой, когда Мак-Грегор делится с Фрэнком мыслями о своем положении.
Он говорит, что ему нет возврата к обычному образу жизни: «Разве могу я забыть, что я был поставлен вне закона, заклеймен именем предателя, что голова моя была оценена, точно я волк!
Что семью мою травили, как самку и детенышей горного лиса, которых каждому разрешено терзать, поносить, унижать и оскорблять». Более того, один из анекдотов о Роб Рое гласил, что из благодарности к своему родичу-профессору он предложил растерянному отцу взять с собой его сына: « Скотта этот анекдот подвергся полному переосмыслению: Роб Рой романа страдает при мысли, что собственные его дети растут разбойниками. Реальную историю семьи Мак-Грегора сыновья и действительно унаследовали судьбу отца: один из них, страдая от нужды, умер в изгнании, другой кончил дни на виселице писатель преображает, делая ее предметом мучительных предвидений несчастного отца.
Внимание к последствиям вынужденного разбойничества Роб Роя, ставящего под угрозу его - -. Скотта с традицией повествования о «благородном разбойнике», как определилась она уже в «Разбойниках» Шиллера. Скотт придерживается при этом конкретных обстоятельств жизни своего героя: его Роб Рой страдает не от нравственного запрета, препятствующего его соединению с возлюбленной; мстительный рок и люди не отнимают у него нареченную невесту.
Беды, поток преследований и несправедливости обрушились на Мак-Грегора, когда он был уже счастливым мужем и отцом. И тем страшнее его жребий: с мужественным ожесточением принимая собственную судьбу, он не может не страдать при мысли о судьбе жены и детей.
Параллели между «Дубровским» и романами В. Скотта можно было бы умножить. Как показывают приведенные примеры, в романах «шотландского чародея» Пушкина привлекали в первую очередь не отдельные авантюрные ситуации, а умение связать частную жизнь героя с крупными проблемами исторической жизни эпохи.
Опираясь на это завоевание В. Скотта, используя опыт его эпического повествования, Пушкин в «Дубровском» стремился построить роман не об истории, а о современности. Несомненно, что в восприятии самого Пушкина и первых читателей романа характер Дубровского включался в сложную цепь ассоциаций, навеянных этой традицией.
Рассказ П. Нащокина о судьбе Островского, давший толчок возникновению пушкинского замысла, дошел до нас в двух пересказах. Погодин в письме к П. Вяземскому от 29 марта г. Между тем у Пушкина Дубровский-разбойник с первых шагов прославился «умом, отважностью и каким-то великодушием» VIII, Ощутив в своем герое известный литературный тип «благородного разбойника», Пушкин развертывает дальнейшее действие романа по законам «жанра».
Вот некоторые из устойчивых структурных элементов, характерных для повествования этого типа: герой, вынуждаемый вопиющим социальным или семейным беззаконием, бросает вызов обществу, становится разбойником во имя восстановления попранной справедливости. Конкретные формы его борьбы не важны. Важно обычно другое: если главарь шайки вдохновляется чистыми, благородными побуждениями, то в массе своей разбойники — народ бесчестный и кровожадный, хотя они по-своему преданы атаману.
Невольные злодеяния тяготят душу и совесть - -. Его страдания умножает любовь — идеальное чувство, которое тем более мучительно, что оно разделено, и герой, повинуясь законам высокой нравственности, не может подвергнуть возлюбленную позору и невзгодам союза с убийцей и преступником.
Нередко отверженный, не в силах противостоять страсти, появляется в доме героини под чужим именем, а снискав ее взаимность, раскрывает свое истинное лицо и во имя любви бежит от счастья. Массовая литература о «благородном разбойнике» осложняет эту схему за счет вовлечения многочисленных эпизодов авантюрного характера, родственных роману рыцарскому и плутовскому, элементов «черного» романа, осложняет повествование сентиментальной тенденцией или прямым назиданием.
Характерный ее образец — прославленный в свое время и упомянутый в «Дубровском» 25 роман Х. Вульпиуса «Ринальдо Ринальдини, предводитель разбойников» — Вскоре после появления «Ринальдо» был переведен на многие языки, и уже в — гг. В отличие от «Разбойников» Шиллера социально-критические мотивы здесь приглушены, причины, толкнувшие героя на путь разбоя, случайны и не имеют ни для характеристики героя, ни для автора существенного значения.
Уже на первых страницах Ринальдо предстает в порыве раскаяния, а начальные его шаги на жизненном поприще отнесены в предысторию повествования и скупо излагаются в дальнейшем. Весь многотомный роман Вульпиуса представляет собой цепь попыток героя порвать со своим опасным ремеслом, но ни многолюдные города, ни отшельнические пустыни не могут укрыть его от преследований.
Среди сложных сцеплений авантюрного сюжета особое место занимают бесконечные любовные похождения Ринальдо. Влечение к женщинам — неотъемлемая черта его натуры, но всякий раз отщепенство героя накладывает драматический отпечаток на его отношения с очередной избранницей, и чем серьезнее чувство, связывающее его с возлюбленной, тем трагичнее влияние Ринальдо на ее жизнь.
Через весь роман, варьируясь в ряде судеб и ситуаций, проходит мысль, что разбойник, человек, изгнанный из общества и преследуемый им, не должен позволять себе глубокой привязанности к людям и тем более не может иметь семьи, ибо не в состоянии выполнить обязанностей доброго мужа и отца и заранее обрекает жену и детей на гонения и позорную смерть.
Неуклонное стремление Ринальдо освободиться от пут разбойничества, его доброта и благородство взывают к чувствительности читателей и подчеркивают несправедливость горестной судьбы героя. После многих тщетных попыток отстоять свою личную свободу Ринальдо встает во главе горцев-гайдуков, выступающих против поработившей их Венеции, но этот порыв не есть следствие новых убеждений бывшего разбойника, а результат стечения обстоятельств и минутного настроения.
Под конец, как и подобает герою авантюрного повествования, Ринальдо оказывается принцем, племянником турецкого султана. Из романов о «благородном разбойнике» для Пушкина х годов, как справедливо отмечалось большинством исследователей, имело значение не столько старое авантюрное повествование типа «Ринальдо Ринальдини», сколько новые вариации этой темы, появившиеся в эпоху романтизма.
Вслед за «Роб Роем» В. Скотта здесь в первую очередь должен быть назван роман Ш. Нодье «Жан Сбогар» ; опубликован в г. Первые читатели романа Нодье по праву воспринимали его в одном ряду с поэмами Байрона.
И дело не только в герое, «таинственном Сбогаре» - -. V, 60 , поднятом над миром и людьми и явившемся, подобно героям Байрона, знамением литературной эпохи. Романтическое повествование Нодье пронизано и спаяно лирическим настроением, что сообщает роману наряду с другими признаками его жанровой структуры сходство с романтической поэмой. Своего героя Нодье изображает таинственным незнакомцем. Он порвал внутренние связи с миром людей, и с кем бы ни сталкивала его судьба — с разбойниками, с благодетельствуемыми им бедняками, с посетителями великосветских салонов — всюду Сбогар-Лотарио полагает преграду между собой и окружающими.
Герой остается загадкой для всех, и Нодье с необычайной тонкостью и изобретательностью отыскивает в романтической повествовательной системе возможности для воспроизведения окружающей его атмосферы тайны. Роман построен как непрерывное приближение к заглавному герою, пронизан стремлением разгадать его, и стремление это остается неудовлетворенным даже тогда, когда перевернута последняя страница. В центре романической фабулы находится не поэтически неопределенная фигура Сбогара, а образ его возлюбленной Антонии, девушки из богатой аристократической семьи, и ее сестры Люсили.
И прежде чем читателю дано встретиться лицом к лицу с истинным героем повествования, его облик предстает во множестве зыбких и неверных отражений: о нем говорит народная молва, он запечатлевается в болезненно причудливом сознании Антонии, приковывает к себе ясную и холодную мысль Люсили. Любое из этих отражений, всякий поступок Сбогара или ставший достоянием слухов случай из его жизни несут на себе отпечаток лишь одной из многих граней этой сложной и противоречивой личности.
Преданию о бесстрашном и беспощадном Сбогаре противостоит предание об уме, отваге, доброте его alter ego — юного и прекрасного Лотарио. С мыслями Люсили о разбойнике, которого ее воображение отмечает «печатью самого отталкивающего безобразия», 26 соседствует сцена появления юноши, наделенного таинственным очарованием, легкостью и стремительностью поэтического ночного призрака.
Эти два облика, две крайние ипостаси Сбогара в ходе рассказа обретают все более определенные очертания, соприкасаются и взаимно проникают друг в друга, но они так и не сливаются воедино.
Наконец, венецианские сцены романа позволяют заглянуть во внутренний мир этого загадочного существа. Из рассказа старика-иностранца о детстве и юности Сбогара, из обращенных к Антонии речей Лотарио и его записной книжки вырисовывается образ мыслящего и страдающего человека, который стоит над своей эпохой и судит ее. Покров неизвестности, по-прежнему скрывающий от нас обстоятельства, которые исказили прекрасную от природы душу Сбогара и сделали его «вечным мятежником», 27 лишь способствует сгущению лирической атмосферы взволнованности за судьбу героя и сочувствия ему.
Эта атмосфера достигает наивысшей напряженности к моменту, когда Жан Сбогар оказывается невольной причиной гибели Люсили, а затем и нежно любимой им Антонии, и, захваченный властями, сам всходит на эшафот. Герой Нодье — герой его современности. Но с сегодняшним днем Европы эпохи наполеоновских войн Сбогара связывают не конкретные факты и обстоятельства, а трагическая напряженность мысли и поступков. Постигая отвлеченным разумом противоречия послереволюционной действительности, Сбогар в собственной жизни подвержен их развращающему воздействию.
Вспыхнув на минуту, как яркий метеор, он гибнет сам, увлекая за собой всех, кто так или иначе вовлечен в орбиту его существования. Непроницаемость тайны Сбогара призвана подчеркнуть масштабы его личности. Герой Нодье — скорее поэтический символ века, отражение мятущейся - -. В своем «благородном разбойнике» Пушкин стремится «заземлить» традиционный литературный тип.
Ринальдо Ринальдини, Жан Сбогар, герои поэм Байрона являются перед читателем уже после того, как они порвали все связи с обществом. В «Дубровском» этот разрыв происходит на наших глазах.
Перед нами не сложившийся человек, а история жизни героя, ряд этапов его биографии. И на каждом из них перед Дубровским встают новые вопросы — социальные, моральные, психологические.
Поначалу Владимир Дубровский предстает перед нами юношей, во всем подобным своим петербургским товарищам. Ни от других героев романа, ни от читателя он не отделен условной, романтической перспективой. Не только в рассказе о столичной жизни Дубровского, но и повествуя о его дальнейшей судьбе, Пушкин при всей необычности этой судьбы стремится сохранить реальные пропорции, придать романическим событиям колорит истинного происшествия.
Опыт вальтер-скоттовского романа помог Пушкину воплотить в живой и яркой картине те реальные социальные процессы, которые и прежде настойчиво привлекали внимание поэта, обретая под его пером публицистическую форму.
Впервые в истории русской прозы Пушкину удалось слить воедино изображение ссоры двух соседей-помещиков и глубокий социальный анализ русской жизни, ее основных сил и тенденций. Бытовой конфликт перерос в конфликт исторический, приобрел своего рода «вальтер-скоттовские» черты. Как показывает пример Нодье, схема разбойничьего романа привлекла внимание Пушкина по другим причинам. Романтическое и преромантическое повествование о «благородном разбойнике» было характерной для эпохи формой воплощения противоборства бунтующей личности с обществом.
У Байрона и Нодье герой, отмеченный печатью исключительности, превосходящий окружающих духовной мощью и смелостью своих дерзаний, бросал вызов мировой несправедливости. Пушкин же сообщает реальный масштаб не только людям, окружающим героя, и обстоятельствам, направляющим его судьбу, но и самому герою-протестанту.
Подобно В. Скотту он делает центральным персонажем не «идеолога», не титана, а среднего человека, жизнь которого при другом стечении событий могла бы не выйти за рамки обычных «преданий русского семейства». Соответственно трансформируется в «Дубровском» и любовная тема. Это отчетливо видно на примере двух написанных частей «Дубровского», а насколько можно судить по уцелевшим планам, если бы роман получил продолжение, картина стала бы еще более рельефной.
Начиная с восьмой главы все перипетии жизни Дубровского — последствия его вынужденного разбойничества. Согласно типу повествования о «благородном разбойнике» будь это драма, поэма или роман , на первый - -. При этом если Шиллера или Нодье занимают по преимуществу социально-критические воззрения или нравственные терзания героя и их взгляд обращен вовнутрь духовного существа отщепенца, то в повествовательной структуре «Дубровского» безусловно преобладает событийное начало: силой своих человеческих привязанностей отверженный влечется назад, к людям, но встречает на пути непреодолимую преграду, которую полагает его отщепенство.
Необходимая принадлежность повествования о «благородном разбойнике» — любовная коллизия. Герой любит и, познав любовь, как никогда прежде сознает свою зависимость от общества. В развязке кара постигает не только самого героя-разбойника, но и тех, кто любил его. У Пушкина любовная интрига сохраняет роль, которая закреплена за ней в повествовании о «благородном разбойнике».
В «Барышне-крестьянке» вражда Муромского и Берестова иронически соотнесена с враждой Монтекки и Капулетти. Их гибель является искупительной жертвой во имя утверждения нового гуманистического миропорядка. XVIII век снизил трагическую тему Ромео и Джульетты до уровня истории «несчастных любовников», сообщив ей оттенок мелодраматизма, но в то же время связав эту тему с мотивом разделяющего героев социального неравенства. В такой интерпретации тема «несчастных любовников» становится достоянием всех жанров просветительской и сентименталистской литературы.
Особый поворот тема социального неравенства любовников приобрела в «Новой Элоизе» Руссо, которую также и не случайно ставили в связь с «Дубровским». В дальнейшем из учителя Юлии Сен-Пре становится ее учеником, получая от нее уроки душевной твердости и социальной нравственности.
А потом оба они проходят под руководством Вольмара школу человека и гражданина в просветительском понимании этих слов. В XIX в. Скотта лорд Эштон — бывший стряпчий, в то время как претендент на руку его дочери Рэвенсвуд происходит из старинного аристократического рода. Таким образом, проблемы социальной и политической истории Англии сплетаются в «Ламмермурской невесте» воедино. С другой стороны, в развитие темы несчастной любви Люси и Эдгара В.
Скотт привносит и готический элемент. Род Рэвенсвудов — «проклятый» род, судьба которого предстает в ореоле трагического народного предания. Гибель Люси и Эдгара знаменует не только невозможность преодолеть социальный закон, но и исполнение древнего пророчества. В «разбойничьем» романе герой тщетно стремится обрести счастье в любви, и это углубляет сознание его трагической отверженности и одиночества, подчеркивая невозможность его примирения с обществом.
Наконец, как указал Б. Томашевский, в том же году, когда Пушкин писал «Дубровского», во Франции появилась «Валентина» Жорж Санд — опыт социального романа на современную тему, обличающий лицемерие буржуазного брака и провозглашающий право любовников на - -.
И в то же время Пушкин освобождает ее от дидактизма, свойственного Руссо, и от готических элементов, сохранившихся у В. Скотта, и от романтического «неистовства», присущего произведениям новой французской словесности. Любовь русского офицера, поневоле ставшего разбойником, и уездной барышни явилась в «Дубровском» первым звеном в ряду испытаний, которые показывают, что для человека, поставившего себя вне общества, счастье невозможно.
Но этого мало. Для героев «Дубровского» любовь — решающий момент на пути самопознания, на пути к зрелости. По мере развития чувства им приходится корректировать свои представления о мире и о своем положении в нем. Дубровскому и его возлюбленной не удается завладеть ходом событий, им не дано подчинить себе враждебные обстоятельства. Герои вынуждены трезво взглянуть в глаза действительности.
Соединенная против воли с князем Верейским, Маша отказывается нарушить данное ею слово, сохраняя верность долгу. Этим она дает Дубровскому урок нравственной твердости. Примечательно, что в предварительном плане «Дубровского» главам девятой и десятой чернового текста соответствовали пункты: «У помещика праздник. Сосед ограбленный. Учитель убегает с барышней» VIII, Пушкин отказался от этого фабульного хода.
Герои-любовники у Пушкина верны своим понятиям о долге и чести. Помимо того деформирующего отпечатка, который неизбежно накладывает на их отношения исключительность ситуации, в какую поставлен Дубровский-разбойник, отношения эти складываются по нормам руссоистского романа, отвергающего бегство и тайный брак влюбленных как средство на пути к счастью.
Уже после того как план похищения был отброшен Пушкиным а не его героями, которым он даже не приходит в голову! У Руссо в решающие моменты развития любовной интриги, пока любовь выступает как свободное чувство, связывающее два юных существа, героиня выступает инициатором все нового и нового сближения между ними, вплоть до решительного момента, когда происходит ее падение.
Однако лишь только речь заходит о бегстве из родительского дома, причем о таком бегстве, когда с пути влюбленных искусственно устраняются все житейские имущественные трудности, связанные с представлением о тайном браке с женихом-неровней, Юлия обнаруживает редкостную силу духа и способность к размышлению, в которых отказано ее любовнику. Семья для Руссо — это мельчайшая ячейка общественной структуры; вступая в брак неблагословенный, свободные любовники попирают законы общества, и их неизбежно настигает возмездие.
Юлия не только отклоняет желанные для Сен-Пре планы бегства; став супругой Вольмара, она пишет возлюбленному, что и в случае смерти мужа она никогда не станет женой Сен-Пре. У Пушкина роли переменились. Маша, отчаявшись отвратить отца от мысли выдать ее за Верейского, говорит Дубровскому: «Тогда, тогда делать нечего, явитесь за мною — я буду вашей женою».
А Дубровский при мысли, что его возлюбленная вынуждена будет разделить его гражданскую судьбу, «должен остерегаться от блаженства», «должен отдалять его всеми силами» VIII, , и он следует этому призыву нравственного чувства. Коснувшись в образе Дубровского темы борьбы страсти и нравственного долга перед возлюбленной, Пушкин затронул тему, общую для - -. В «Дубровском» традиционный мотив сохранил и традиционные сюжетные функции: им измеряется сила и глубина этических норм, которыми руководствуется герой, и одновременно дается мера его страдания и отчужденности от человеческого общества.
Тем не менее в рамках романтической фабулы его решение поневоле оказалось половинчатым, и это как нельзя более видно из другой русской трактовки той же темы, трактовки, где традиционная тема обрела жизненное наполнение.
Речь идет о замечательной повести Николая Бестужева «Шлиссельбургская станция» «Отчего я не женат? По-видимому, повесть эта была написана не позднее г. Здесь кроется причина, по которой «Шлиссельбургская станция», снискавшая уважение как памятник декабристской идейности, не была оценена по достоинству как произведение русской повествовательной прозы: новая литературная эпоха — время Тургенева, Достоевского, Л.
Толстого — полагала скромную достоверность человеческих типов и описаний, тонкость и меру психологического анализа, надолго опередившие свое время, нормой прозаического искусства. Романтическая коллизия борьбы любви и чувства нравственной ответственности перед любимой — центральная коллизия повести Н.
Но место демонического избранника, романтического бунтаря в ней занял русский дворянский революционер х годов. Между ним и его возлюбленной нет ни сословных, ни имущественных преград, но это лишь подчеркивает силу нравственных преград на пути к простому человеческому счастью, которые полагает преданность героя делу общественного служения. Весь его облик исторически, социально, этически конкретен, он не произносит патетических речей, а просто бежит решительного объяснения с предметом своей любви.
Нетрудно заметить, что через все планы «Дубровского» проходит стремление в заключительной части романа поставить героя-отщепенца в ситуацию, когда сама жизнь разрушила бы романтическую иллюзию о возможности индивидуалистической свободы личности.
Перипетии жизненной судьбы Владимира неумолимо влекут за собой все новые и новые контакты с людьми и с человеческим обществом, и герой, однажды преступивший законы этого общества, должен дать ответ за свои поступки тому самому миру, который некогда толкнул его на индивидуалистический бунт.
Она больна, он везет ее лечиться в Москву, избрав из шайки надежных людей и распустив остальных. Островский в Москве живет уединенно, форейтор его попадается в буйстве и доносит на Островского с одним из шайки Островского. Обер-полицмейстер» VIII, Для романтиков любовь — это титаническая страсть, снедающая героя.
Сознание невозможности дать счастье предмету своих мечтаний разрешается в демонических поступках и страстных речах, несущих проклятие человеческому обществу, поправшему простейшие права человека. Пушкин же толкает своего отверженного по пути своеобразного эксперимента. Вступив в брак, герой признает над собой власть семьи, а вместе с тем попадает в новые формы зависимости от мира людей: Островский становится отцом, жена его больна, он прибегает к естественным средствам цивилизованного общества, итог — неизбежный «обер-полицмейстер».
Два других варианта фабульной канвы дошли до нас в виде рабочих программ, которые Пушкин набрасывал в ходе дальнейшей работы над романом. Обе эти схемы отменяют наметки предварительного плана.
Одна из них: «Москва, лекарь, уединение. Кабак, извет. Подозрения, полицмейстер» VIII, Здесь зависимость героя от общества призвана подчеркнуть и усилить не болезнь жены, а собственная болезнь, то ли от раны, то ли иная в этой же программе пункту «Распущенная шайка» предшествовал зачеркнутый и отброшенный пункт «franc.
Эта программа завершения романа, в которой Марья Кириловна не упомянута, была вопреки традиционным представлениям хронологически промежуточной. Смерть князя Верейского. Развязка» VIII, Марья Кириловна здесь вновь свободна. Дубровский встречается с ней под видом англичанина. Образ жизни, который ведет этот человек вне закона «игроки» , и по этому плану сталкивает его с блюстителем порядка.
Участие любовной темы в развязке неясно, хотя и здесь она, по-видимому, должна была занять известное место. Как видим, сюжетная канва и написанной части «Дубровского», и в еще большей степени его продолжения выдает усиленный интерес автора не столько к обстоятельствам бунта героя, сколько к перспективам дальнейшей жизни атамана разбойников — дворянина-отщепенца, порвавшего со своим классом и поставившего себя вне общества.
Но происхождение этой «литературности» объясняли по-разному: одни видели в ней следствие непреодоленных литературных влияний, другие — результат сознательной ориентации Пушкина на классические или бывшие в начале х годов новинкой дня литературные образцы.
Неодинаково расценивали различные ученые и значение разных традиций для формирования замысла и повествовательной системы «Дубровского». Томашевский, как уже упоминалось выше, полагал, что приемы повествования, разработанные в исторических романах В.
Скотта, в пору работы над «Дубровским» были для Пушкина уже пройденным этапом. Поэтому в противовес тезису Д. Якубовича о влиянии В.
Скотта 34 он выдвигал на первый план воздействие французской романтической прозы х годов, в частности социального романа Жорж Санд. Более ранние исследователи А. Яцимирский, П. Калецкий и др. Несколько лет тому назад З. Розова справедливо привлекла внимание к ряду сюжетных положений и сторон этической проблематики второго тома «Дубровского», перекликающихся с традиционным комплексом ситуаций и проблем, восходящим к «Новой Элоизе» Руссо.
Однако одновременно исследовательница попыталась на этом основании без достаточной проверки отвести отмеченные Б. Томашевским параллели между «Дубровским» и «Валентиной» Жорж Санд. Многочисленность и пестрота литературных ассоциаций, которые вызывали «Дубровский» и его главный герой уже у современных Пушкину, а затем и у позднейших читателей и критиков, заставляет ко всему этому комплексу проблем подойти заново.
Думается, что для решения вопроса, насколько правомерны и продуктивны параллели и сопоставления «Дубровского» с его многочисленными литературными предшественниками, нужно взглянуть на дело с точки зрения задач и потребностей русской прозы в начале х годов.
Вспомним, что в г. Констана, привлекший в х годах сочувственное внимание Пушкина и Вяземского, был по построению сугубо «личным», интимно-психологическим романом, сосредоточенным на тончайшем анализе чувств и отношений главных героев. Лишь незадолго до обращения Пушкина к работе над «Дубровским» появились «Красное и черное» Стендаля , «Шагреневая кожа» Бальзака — , «Индиана» Жорж Санд , а почти одновременно, летом г. Все эти романисты, каждый по-своему, решали общую задачу эпохи — задачу создания романа о современности, который бы был достоин такого же интереса и внимания читающей публики, что и жанр вальтер-скоттовского исторического романа.
Та же задача, как правильно отметил Б. Томашевский, стояла перед Пушкиным в момент работы над «Дубровским». Но он шел к ее решению своим, особым путем, что и определило «экспериментальную» природу романа, в том числе характер использования в «Дубровском» различных литературных традиций.
Автор ряда повестей, в которых традиционные новеллистические ситуации пропущены сквозь призму «жизни действительной», а герои оказываются наяву вовлеченными в реальные события, отмеченные печатью «литературности», Пушкин строит свое повествование на этот раз роман , последовательно ставя героя в ряд «ходовых», уже не раз испробованных положений классического европейского романа.
В Петербурге беспечная жизнь Владимира Дубровского увенчивается в его мечтах счастливой женитьбой на богатой невесте. Вынужденный стать разбойником, Дубровский становится «благородным разбойником», хотя и не во имя верности романтическому идеалу, а в соответствии с усвоенными им понятиями честного дворянина и офицера.
Встреча с дочерью Троекурова приводит героя в дом его врага, где он, подобно Сен-Пре, появляется в роли учителя. Каждая из этих ситуаций представляет своего рода «нервное сплетение», готовую клеточку сюжета, рождающую у читателя огромное количество литературных а порою и фольклорных ассоциаций.
Эти ассоциации бесконечно углубляют роман, сообщают романическому действию - -. В другой связи мы уже обращали внимание на признак, характеризующий принципы сюжетосложения, как проявились они в ряде пушкинских замыслов середины х годов. Из плана в план, из произведения в произведение Пушкин в качестве опорных пунктов развивающегося сюжета тщательно разрабатывает одни и те же элементарные ситуации и мотивы, которые обнаруживают свою объемность и глубину, лишь оказавшись на пересечении основных конфликтов эпохи.
Эти ситуации и мотивы, как правило, представляют собой простейшие, устойчивые формулы, к которым охотно обращались, постоянно видоизменяя их, фольклор и литература разных веков именно в силу их общезначимости и способности варьироваться применительно к меняющимся историческим обстоятельствам. И здесь Пушкин из множества возможных коллизий выбирает такие, которые уже прошли процесс литературной шлифовки в творчестве его предшественников и современников.
Сложившийся как отражение ситуаций и сцеплений, присущих реальной жизни, этот своеобразный литературный канон должен был, по мысли Пушкина, ожить, насытившись неповторимыми приметами русского быта. Но в «Дубровском» этот метод обнаружил и свои пределы. Литературный канон и живая жизнь здесь не сливаются до конца. Как ни мало знаем мы о молодом Дубровском, того, что нам известно о нем, достаточно, чтобы убедиться: перед нами герой, наделенный более тонкой натурой, нежели Троекуров, да и Дубровский-отец.
Поначалу, до того как им овладевает романтический бунтарский порыв, Владимир проявляет способность и к глубокому чувству, и к трезвому размышлению. Но с того момента, как герой силою обстоятельств отторгнут с пути своих предков, его характер не развивается и не обогащается.
Герой «Ламмермурской невесты» В. Скотта все время остается на авансцене повествования, лишь иногда отступая в сторону, чтобы дать место описанию происшествий, тесно связанных с его судьбой. По ходу действия читатель узнает и о внешних условиях существования молодого Рэвенсвуда, и о его поведении в различных обстоятельствах, и о его внутренней борьбе, когда жизнь ставит его перед решительным выбором.
Не то в «Дубровском». Достаточно сравнить образ главного его героя с образом Троекурова, чтобы убедиться, насколько различны в написанных главах романа приемы живописания этих двух персонажей.