Очерк о пушкине
С такой тенденцией были связаны и «Братья разбойники», и «Черная шаль», и «Песнь о вещем Олеге». Регистрация Вход. Второй отличается от него различительным признаком «рукотворности», принадлежности к миру цивилизации в антитезе «сознательное — бессознательное». В таких условиях творческая работа поэта не могла быть интенсивной.
Издательство Московской Патриархии 3 апреля будущий Патриарх Московский и всея Руси, тогда еще Владимир Михайлович Гундяев, решив в 22 года оставить мир и до конца жизни служить Церкви, принял монашеские обеты.
Сайт газеты Подписной индекс: Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте. Скрыть необязательные Показать необязательные. Все материалы интернет-портала Екатеринбургской епархии тексты, фотографии, аудио, видео могут свободно распространяться любыми способами без каких-либо ограничений по объёму и срокам при условии ссылки на источник «Православная газета», «Радио «Воскресение», «Телеканал «Союз».
Никакого дополнительного согласования на перепечатку или иное воспроизведение не требуется. Создание сайта — RMC. Православная газета Адрес редакции: , г. Православная газета Екатеринбург. Номера Новости Фоторепортажи Контакты О газете. Достоевский Русская литература. Тургенева: роман «Рудин» А. Новикова-Строганова, доктор филологических наук, профессор, г. Исследуйте писания Вера ведет к послушанию Константин Корепанов, преподаватель миссионерского института, Екатеринбург Надеясь на милость БожиюАпостол Павел на примере Авраама показывает, что награды достойны не дела человека, а его вера Богу.
Православная газета. PDF Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте. RSS Добавив на главную страницу Яндекса наши виджеты, Вы сможете оперативно узнавать об обновлении на нашем сайте. Сообщение Закрыть Неверно заполнено поле Представьтесь Неверно заполнено поле Должно состоять из символов A-z, A-я, -, начинаться и заканчиваться буквой и содержать не менее 3 символов Эл.
Допустимые форматы xxx xxx. Телефон Неверно заполнено поле Введите код указанный на картинке. Допускаются символы A-F, Должен содержать 6 символов. Скрыть необязательные Показать необязательные Отправить. Техническое сопровождение сайта Neurolab - Websites development and support.
Среди одобривших поэму и даже выражавших восхищение ею были Жуковский, Крылов, Кюхельбекер, Вяземский, А. Тургенев, но ни один из них не принял участия в журнальной полемике. Выступивший в защиту Пушкина А. Перовский еще не имел литературного авторитета. В целом критика обнаружила неспособность понять новаторство поэмы.
Не будучи в силах отождествить ее с каким-либо из привычных жанров на основании этого «Вестник Европы» бросил поэме упрек в «романтизме» , критика не смогла понять основного художественного принципа поэмы - контрастного соположения несовместимых жанрово-стилистических отрывков. В поэме господствует ирония, направленная на самый принцип жанровости. В этом, а не в нескольких вольных описаниях лежала основа обвинений в «безнравственности»: критики не могли определить точку зрения автора, видели, что ирония заменяет мораль.
Их возмущала не столько игривость некоторых сцен, сколько их соседство с героическими и высоколирическими интонациями. Между тем именно в этом — еще незрело, в виде прямой несовместимости частей — уже намечались принципы повествования, которые достигли зрелости в «Евгении Онегине». Третий период творчества связан с пребыванием Пушкина в южной ссылке — Творчество этих лет шло под знаком романтизма. В «южный» период были написаны поэмы «Кавказский пленник» — , «Гавриилиада» , «Братья разбойники» — , «Бахчисарайский фонтан» — , начаты «Цыганы» закончены в г.
Вяземского, упрочил за Пушкиным положение главы русских романтиков. В г. Карниолин-Пинский в рецензии на «Бахчисарайский фонтан» заговорил о «байронизме»: «Бейрон служил образцом для нашего Поэта; но Пушкин подражал, как обыкновенно подражают великие Художники: его Поэзия самопримерна» с. В дальнейшем вопрос этот обсуждался И. Киреевским, Белинским. Вместе с тем уже в «Кавказском пленнике» заметно отличие романтизма Пушкина от Байрона: «Байроническая характерология индивидуальности борется в ней с прорывами в объективное» 2.
Структура романтической поэмы создавалась путем перенесения принципов элегии в эпический жанр. Не случайно Пушкин в письме к Горчакову определил жанр «Пленника» как «романтическое стихотворение». В том же письме, характеризуя героя поэмы, Пушкин подчеркнул принципиальное тождество его лирическому герою элегий х гг. Однако в «южных поэмах» активно присутствует и другой — описательный — элемент «описание нравов черкесских самое сносное место во всей поэме», — из черновика письма Гнедичу от 29 апреля г.
Не случайно южным поэмам сопутствовали замыслы описательных поэм «Кавказ» и «Таврида». Но описательный элемент мыслился не в духе «Садов» Делиля в переводе Воейкова. Это должно было быть описание жизни народной, экзотического этноса и одновременно характеров, полных дикой силы и энергии. С такой тенденцией были связаны и «Братья разбойники», и «Черная шаль», и «Песнь о вещем Олеге».
Руссоистское противопоставление человека цивилизации и человека «дикой воли» получало в этом контексте новый смысл. Если Вяземский видел источник бунтарского пафоса в романтической личности, то для Катенина и Грибоедова истощенный и разочарованный «герой века» мог быть только рабом или жертвой. Носителем протеста был энергичный, сильный духом «разбойник» или «хищник». Сложный синтез этих двух поэтических идеалов определил неоднозначность пушкинской позиции и своеобразия его романтизма, сквозь не слишком глубокий байронизм которого проглядывала кровная связь с традицией демократической мысли второй половины XVIII в.
На дальнейшее развитие Пушкина повлияла тесная связь его с кишиневской группой декабристов, соприкосновение с наиболее радикальными деятелями тайного общества.
Именно в Кишиневе накал его политической лирики достигает высшего напряжения «Кинжал», «В. Давыдову» и др. Петербургский конституционализм сменяется тираноборческими призывами.
Отношение к элегической поэзии и разочарованному герою в декабристской среде было, скорее всего, негативным. Муравьев-Апостол писал И. В этих условиях в сознании Пушкина вырисовывалась возможность иронического отношения к разочарованному герою или оценки этого персонажа глазами народа.
С иронической перспективой связан был замысел комедии об игроке и первый сатирический замысел первой главы «Евгения Онегина», оценка же главного персонажа «со стороны» воплотилась в «Цыганах». В последние месяцы в Кишиневе и особенно в Одессе Пушкин напряженно размышлял над опытом европейского революционного движения, перспективами - -. Он перечитывал Руссо, Радищева, читал видимо, в воронцовской библиотеке материалы по Французской революции.
Ближайшим итогом этого были кризисные настроения г. Трагические размышления этого периода выразились в элегии «Демон», стихотворении «Свободы сеятель пустынный В этих произведениях в центре оказывалась, с одной стороны, трагедия безнародного романтического бунта, а с другой — слепота и покорность «мирных народов».
При всем трагизме переживаний Пушкина в г. Главным итогом творческих поисков — гг. Работа над этим произведением продлилась более семи лет печаталось главами с по г. Особенность и значение «Евгения Онегина» заключались в том, что были найдены не только новый сюжет, новый жанр и новый герой, но и новое отношение к художественному слову.
Изменилось самое понятие художественного текста. Роман в стихах — жанр, который автор отделяет и от традиционного прозаического романа «дьявольская разница» , и от романтической поэмы. Фрагментарности романтической поэмы «с быстрыми переходами» была противопоставлена манера, воссоздающая иллюзию непринужденного рассказа «забалтываюсь донельзя». Эта манера связывалась в сознании Пушкина с прозой «проза требует болтовни».
Однако эффект простоты и бесхитростной непринужденности авторского повествования создавался средствами исключительно сложной поэтической структуры. Переключение интонаций, игра точками зрения, система ассоциаций, реминисценций и цитат, стихия авторской иронии — все это создавало исключительно богатую смысловую конструкцию.
Простота была кажущейся и требовала от читателя высокой поэтической культуры. Однако, чтобы сделать первый шаг в мировой литературе, надо было произвести революцию в русской. И не случайно «Евгений Онегин», бесспорно, самое трудное для перевода и наиболее теряющее при этом произведение русской литературы.
Одновременно роман был итогом всего предшествующего пушкинского пути: «Кавказский пленник» и романтические элегии подготовили тип героя, «Руслан и Людмила» — контрастность и иронию стиля, дружеские послания — интимность авторского тона, «Таврида» — специфическую строфу, без которой онегинское повествование немыслимо.
И все же как в мировом контексте, так и в перспективе собственного творческого пути Пушкина «Евгений Онегин» был не только продолжением, но и преодолением предшествующего опыта.
Поэтическое слово романа одновременно обыденно и неожиданно. Обыденно, так как автор отказался от традиционных стилистических характеристик: «высокие» и «низкие» слова уравнены как материал, которым повествователь пользуется как бы по прихоти художественного произвола, создающего принципиально новую эстетику. Оставляя за собой свободу выбора любого слова, автор позволяет читателю наслаждаться вариативностью речи, оценить высокость высокого и просторечность простого слова.
Сужение сферы стилистического автоматизма расширяет область смысловой насыщенности. Одновременно контрастное соположение слов, стихов, строф и глав, разрушение всей системы читательских ожиданий, инерции, воспитанной предшествующим художественным опытом, придает слову и тексту произведения краски первозданности. Неслыханное дотоле обилие цитат, реминисценций, намеков до предела активизирует культурную память читателя.
Но на все это накладывается авторская ирония. Она обнажает условность любых литературных решений и призвана вырвать роман из сферы «литературности», включить его в контекст «жизни действительной». Все виды и формы литературности обнажены, открыто явлены читателю и иронически сопоставлены друг с другом, условность любого способа выражения насмешливо продемонстрирована автором. Но за разоблаченной фразеологией обнаруживается не релятивизм романтической иронии, а правда простой жизни и точного смысла.
Отсутствие в «Евгении Онегине» традиционных жанровых признаков: начала ироническая экспозиция дана в конце седьмой главы , конца, традиционных признаков романного сюжета и привычных героев — было причиной того, что современная автору критика не разглядела в романе его новаторского содержания.
Основой построения текста стал принцип неснятых и нерешенных противоречий. Противоречие как принцип построения «пестрых глав» автор положил в основу художественной идеи романа. Принцип совмещения противоречий формирует новый метод: литературу, противопоставленную «литературности» и способную вместить противоречивую реальность жизни.
На уровне характеров это дало включение основных персонажей в контрастные пары, причем антитезы Онегин — Ленский, Онегин — Татьяна, Онегин — Зарецкий, Онегин — автор и другие дают разные и порой трудно совместимые облики заглавного героя. Более того, Онегин разных глав а иногда и одной главы, например первой — до и после XLV строфы предстает перед нами в разном освещении и в сопровождении противоположных авторских оценок.
Да и сама авторская оценка дается как целый хор коррегирующих друг друга, а иногда взаимоотрицающих голосов. Гибкая структура онегинской строфы позволяет такое разнообразие интонаций, что в конце концов позиция автора раскрывается не какой-либо одной сентенцией, а всей системой пересечения смысловых напряжений. Так, например, категорическое, - -. Но, давая новую оценку героя, Пушкин не снимает и не отменяет и старой. Построение текста на пересечении многообразных точек зрения легло в основу пушкинской «поэзии действительности», что было принципиально новым этапом по сравнению с романтическим слиянием точек зрения автора и повествователя в едином лирическом «я».
За таким построением текста лежало представление о принципиальной невместимости жизни в литературу, о неисчерпаемости возможностей и бесконечной вариативности действительности. Поэтому автор, выведя в своем романе решающие типы русской жизни: «русского европейца», человека ума и культуры и одновременно денди, томимого пустотой жизни, и русскую женщину, связавшую народность чувств и этических принципов с европейским образованием, и прозаичность светского существования с одухотворенностью всего строя жизни, — не дал сюжету однозначного развития.
Пушкин оборвал роман, «не договорив» сюжета. Он не хотел неисчерпаемость жизни сводить к завершенности литературного текста. Выносить приговор противоречило его поэтике.
Но в «Евгении Онегине» он создал не только роман, но и формулу русского романа. Эта формула легла в основу всей последующей традиции русского реализма.
Скрытые в ней возможности изучали и развивали и Тургенев, и Гончаров, и Толстой, и Достоевский. При этом героиня как бы воплощает в себе вечные или, по крайней мере, долговременные ценности: моральные устои, национальные и религиозные традиции, героическое самопожертвование и вечную способность любви и верности, а в герое отображены черты исторически конкретного момента, переживаемого русским обществом.
И все это не превращает роман в историю конфликта двух условно-обобщенных фигур. Этот конфликт проступает в бытовом, наполненном чертами живой реальности повествовании. В образе Татьяны «глубинное» нравственное, национальное просвечивает сквозь поверхностный пласт личности провинциальная барышня, светская дама.
Сложность же характера Онегина заключается в том, что он в центральных и заключительных главах предстает перед нами и как герой последекабристской эпохи «все ставки жизни проиграл» , и одновременно как историческое лицо, еще далеко не исчерпавшее своих возможностей: он еще может трансформироваться и в Рудина, и в Бельтова, и в Раскольникова, и в Ставрогина, и в Чичикова, и в Обломова.
Характерно, что при появлении каждого из этих типов менялось для читателей лицо Евгения Онегина. Ни один другой русский роман не проявил такой - -. Проблема народности включала для Пушкина в середине х гг. Один касался отражения в литературе народной психики и народных этических представлений, другой — роли народа в истории. Первый повлиял на концепцию «Евгения Онегина», второй выразился в «Борисе Годунове» , опубл. Стремление к объективности, нараставшее в творчестве Пушкина, также могло реализовываться двояко: в игре «чужим словом», как в «Евгении Онегине», и в переходе к драматической форме.
Оба пути вызревали уже в «Руслане и Людмиле» и «южных поэмах». Предпослав отдельному изданию первой главы «Евгения Онегина» поэтический диалог «Разговор книгопродавца с поэтом», Пушкин подчеркнул принципиальное единство этих путей. Пушкин задумал «Бориса Годунова» в качестве историко-политической трагедии. Как историческая драма «Борис Годунов» противостоял романтической традиции с ее героями — рупорами авторских идей и аллюзиями на современность; как политическая трагедия он обращен был к современным вопросам: роли народа в истории и природы тиранической власти.
Если в «Евгении Онегине» стройная композиция проступала сквозь «собранье пестрых глав», то здесь она маскировалась собраньем пестрых сцен. Это живое разнообразие сталкивающихся характеров и колоритных исторических эпизодов не имело орнаментального характера, присущего «историзму» романтиков. Пушкин порвал с поэтикой «тезиса», при которой автор клал в основу доказанную и законченную мысль, которую надо было лишь украсить «эпизодами».
С «Бориса Годунова» и «Цыган» начинается новая поэтика: автор как бы ставит эксперимент, исход которого не предрешен. Смысл произведения — в глубине постановки вопроса, а не в однозначности ответа. Позже, в сибирской ссылке, Михаил Лунин записал афоризм: «Одни сочинения сообщают мысли, другие заставляют мыслить» 1.
Сознательно или бессознательно, он обобщал пушкинский опыт. Предшествующая литература «сообщала мысли». С Пушкина «заставлять мыслить» сделалось как бы неотъемлемой сущностью искусства. В «Борисе Годунове» переплетаются две трагедии: трагедия власти и трагедия народа. Имея перед глазами одиннадцать томов «Истории» Карамзина, Пушкин мог избрать и другой сюжет, если бы его целью было декларативное осуждение деспотизма, как этого требовал от него Рылеев в письме от 5—7 января г.
Современники были потрясены неслыханной смелостью, с которой Карамзин изобразил деспотизм Грозного, и именно здесь, полагал Рылеев, Пушкину следует искать тему. Пушкин избрал Бориса Годунова — правителя, стремившегося снискать народную любовь и не чуждого государственной мудрости.
Именно такой царь позволял выявить не эксцессы - -. Борис лелеет прогрессивные планы и хочет народу добра. Но для реализации своих намерений ему нужна власть. А власть дается лишь ценой преступления, ступени трона всегда в крови.
Борис надеется, что употребленная во благо власть искупит этот шаг, но безошибочное этическое чувство народа заставляет его отвернуться от «царя Ирода». Покинутый народом, Борис, вопреки всем благим намерениям, неизбежно делается тираном.
Добрые намерения — преступление — потеря народного доверия — тирания — гибель. Таков закономерный трагический путь отчужденной от народа власти. Но и путь народа трагичен.
В изображении народа Пушкин чужд и просветительского оптимизма, и романтических жалоб на чернь. Он смотрит «взором Шекспира». Народ присутствует на сцене в течение всей трагедии. Более того, именно он играет решающую роль в исторических конфликтах.
Встречая избрание Бориса со смесью доверия и равнодушия, народ отворачивается, узнав в нем «царя Ирода». Но противопоставить власти он может лишь идеал гонимого сироты.
Именно слабость Самозванца оборачивается его силой, так как привлекает к нему симпатии народа. Негодование против преступной власти перерождается в бунт во имя Самозванца тема эта в дальнейшем приведет Пушкина к Пугачеву. Поэт смело вводит в действие восставший народ и дает ему голос — Мужика на амвоне.
Народное восстание победило. Но Пушкин не заканчивает этим своей трагедии. Самозванец вошел в кремль, но, для того чтобы взойти на трон, он должен еще совершить убийство. Роли переменились: сын Бориса Феодор, который в предыдущей сцене был «Борисов щенок» и как царь вызывал ненависть народа, теперь «гонимый младенец», кровь которого с почти ритуальной фатальностью должен пролить подымающийся по ступеням трона Самозванец.
Жертва принесена, и народ с ужасом замечает, что на престол он возвел не обиженного сироту, а убийцу сироты, нового царя Ирода. Финальная ремарка: «Народ безмолвствует» — символизирует и нравственный суд над новым царем, и будущую обреченность еще одного представителя преступной власти, и бессилие народа вырваться из этого круга. Сама история перевернула страницу: произошло восстание декабристов. Реакция Пушкина на события на Сенатской площади и на то, что последовало за ними, была двойственной.
С одной стороны, остро вспыхнуло - -. На задний план отступили сомнения и тактические разногласия, мучившие поэта с г. Чувство общности идеалов продиктовало «Послание в Сибирь», «Арион», обусловило устойчивость декабристской темы в позднем творчестве Пушкина.
С другой стороны, не менее настойчивым было требование извлечь исторические уроки из поражения декабристов. В феврале г. Пушкин стремится оценить события не с позиций романтического субъективизма, а в свете объективных закономерностей истории.
Интерес к законам истории, историзм сделаются одной из доминирующих черт пушкинского реализма. Одновременно они повлияют и на эволюцию политических воззрений поэта.
Стремление изучить прошлое России, чтобы проникнуть в ее будущие пути, и иллюзорная надежда найти в Николае I нового Петра I продиктуют «Стансы» и определят место темы Петра в дальнейшем творчестве поэта.
Нарастающее разочарование в Николае I выразится, наконец, в дневнике г. Плодом первого этапа пушкинского историзма явилась «Полтава» Сюжет позволил столкнуть драматический любовный конфликт и одно из решающих событий в истории России. Не только сюжетно, но и стилистически поэма построена на переплетении и контрасте лирико-романтической и ориентированной на поэтику XVIII в. Для Пушкина это было принципиально важно, так как символизировало столкновение эгоистической личности с исторической закономерностью.
Современники не поняли пушкинского замысла и упрекали поэму в отсутствии единства. Конфликт романтического эгоизма, воплощенного в образе Мазепы ассоциативно связанном с одноименными героями Байрона и Рылеева , и законов истории, «России молодой», персонифицированной в лице Петра, безоговорочно решен в пользу последнего. Торжество эпико-одической стихии над лирической придает и Истории, и ее воплощению — образу Петра — характер героический и поэтический.
Общая структура поэмы включает, однако, еще два элемента, вносящих в этот образ художественные коррективы. Поэма снабжена сухим документальным комментарием — рядом с голосом исторической поэзии звучит голос исторической прозы. А посвящение, с трагической силой говорящее об утаенной любви и превращающее этот уже ставший банальным романтический миф в страстную исповедь автора, звучит как оправдание романтизма, утверждение - -.
Современники не поняли, почему Пушкин соединил эпический сюжет из истории Северной войны с романтически-любовной историей дочери Кочубея.
Для Пушкина это имело принципиальный характер: лирическое повествование вносило ноту трагизма в рассказ о торжестве исторических законов. В «Полтаве» потенциально был заключен уже путь, который потом приведет к «Медному всаднику». Хотя в «Полтаве» верховное право Истории было торжественно провозглашено, в глубинах творческого сознания Пушкина уже зрели гуманистические коррективы этой идеи. Еще в г. А в г. В дальнейшем конфликт «бессердечной» истории и истории как прогресса гуманности совместится с конфликтом «человек — история» и шире: «человек — стихия» , что придаст самому вопросу многоплановую глубину.
В конце х гг. Одним из существенных признаков его явился возрастающий интерес к прозе. Проза и поэзия требуют принципиально различного художественного слова. Поэтическое слово — слово с установкой на особое, вне искусства невозможное его употребление.
Новаторство Карамзина-прозаика состояло в том, что он начал употреблять в прозе поэтическое слово, этим ценностно «возвышая» прозу до поэзии.
После него понятие «художественной прозы» отождествлялось с прозой поэтической, пользующейся непрозаической значимостью слова. После обычных по обстоятельствам военного времени эвакуации я оказался в Гомеле, в теплой палате человек на двенадцать — четырнадцать.
По молодости лет и по медицинскому невежеству я не понимал, что представляет постигшее меня осложнение, но в голове шевелилась мысль: с параличами живут десятки лет, — и мысль эта вгоняла меня в отчаяние и бессонницу.
Шла война с белополяками. Гомель неожиданно оказался под серьезной угрозой. Раненых и больных срочно вывезли в Калугу. Для эвакуации подан был санитарный состав, нетопленный, неосвещенный, если не считать жалких огарков, по два на вагон, и, главное, недезинфицированный. До сих пор помню треск вшей, лопавшихся под сапогами санитаров. В один из таких вагонов положили и меня, на нижней полке, на соломенном матраце, без постельного белья, в неснятой короткой и узкой шинели.
В вагоне распоряжалась медицинская сестра, не суетливая, но быстрая, целеустремленная и внимательная. Сердечное участие и было главным ее лечебным средством. Она была из рабочей или ремесленной среды, молода, лет восемнадцати, не больше, оживлена работой и дело свое делала успешно: успокоит, поправит жесткую подушку, напоит, поговорит — и, глядишь, красноармейцу легче.
Я позвал: сестра! Она проворно подошла, села на постель и вопросительно наклонилась ко мне. Мне ничего не нужно было; чтобы занять ее, я стал медленно читать наизусть:. Реакция была мгновенной. Она вскочила, с яростным негодованием бросила: фи, какая пошлость! Я был ошарашен и долго не мог прийти в себя от неожиданного, поразившего меня противоречия между ее невежеством, между нулевым уровнем ее эстетического развития и юной поэтической добротой, как-то по-особенному освещавшей каждый ее шаг.
Я вырастал в семье, где жило уважение к классике. По отроческому романтизму Лермонтов нравился мне больше Пушкина. В гимназии учили наизусть «Песнь о вещем Олеге», «Утопленник», «Конь», отрывки, посвященные русской природе и Кавказу. Получалось, однако, что усвоенные тексты не превращались в звенья единого целого, а так и оставались отдельными стихотворениями на темы, обозначенные в заглавиях.
Все же у меня начал постепенно складываться свой Пушкин, свой набор любимых его произведений. К ним принадлежало и «Я помню чудное мгновенье», столь решительно отвергнутое ухаживавшей за нами сестрой. Неожиданно я открыл «Для берегов отчизны дальней». Говорю неожиданно, потому что в окружающей меня читательской среде этого стихотворения не знали. Сдается, не знали его и сменявшие друг друга, по классам, гимназические учителя.
Во всяком случае, никогда я не слыхал от них упоминания о нем, хотя в объяснениях своих они нередко и выходили за пределы установленного минимума. И мне кажется, могу объяснить почему: у Лермонтова было много горечи, стихотворение Пушкина дышало прямым горем. Горечь думает о себе, горе — о другом или, во всяком случае, не забывает другого или другую и тем самым не уничтожает надежды. Я жил в Минске, книги брал в городской общественной библиотеке имени Пушкина, надо сказать, очень хорошей.
Читателем я был страстным, и это обстоятельство году в двенадцатом или тринадцатом привело меня к знакомству с творчеством Брюсова.
Конкретная, объектная лирика Валерия Брюсова сравнительно легко воспринималась отроческим сознанием. Александра Блока я понимал трудно. В его манящей напевности было что-то таинственное и неясно расшифровывавшееся. Блок рвался из паутины демонизма и искал в трудном и страшном мире новой ясности. Как-то само собой стало получаться, что противоядие демоническим нашептываниям декадентской поэзии я стал находить в Пушкине.
Пушкинский мир ставился многими в тогдашней новой литературе под сомнение, Пушкина опровергали, Пушкина плавили, а он вставал в душе сам собой в поддержку атакуемым первоначальным, быть может, даже наивным моральным ценностям.
Из русских классиков больше всего нравились мне Пушкин и Толстой, из современных прозаиков — Максим Горький и Леонид Андреев. Андреев очень читался тогда, чему способствовал, между прочим, выход его сочинений приложением к «Ниве». В противоборствующих влияниях Андреева и Горького сказывался тот же разлад, который поразил меня в поэтических чтениях. Андреев сеял сомнения, колебал привычные моральные устоя и отчасти обезнадеживал, Горький громко убеждал в существовании надиндивидуальных ценностей и идеалов.
