125 утопий и почему они провалились слушать онлайн, Uudelleenohjausilmoitus
Но тут мы услышали голоса: кто-то поднимался по южному склону. Линейная логика, даже подкреплённая убедительными аргументами, часто ведёт в тупик. Тойнби объяснял «гибрисом» крах казавшихся непобедимыми крупных милитаризованных стран прошлого.
Еще 30 лет назад вместо одноразовых подгузников мамам приходилось использовать подручные средства. Первые памперсы, появившиеся в х, продавались в аптеках поштучно и стоили дорого. Из экономии их надевали только «на выход» — на прогулку или в поли.
Самые распространенные и смертельные виды рака не достаточно изучаются независимыми учеными — некоммерческие фонды не выделяют деньги на их исследования. Это может быть связано с тем, что некоторые виды злокачественных опухолей считаются «малоперспек. В числе первых — сон он повышает иммунитет, креативность и психологическое благополучие , природа «это сре. Самый загадочный сериал года об IT-корпорации, которая пыта-ется взломать мироздание. Сан-Франциско, недалекое будущее, разработчик искусcтвенного интеллекта Сергей Павлов случайно узнал секрет фирмы, за это его убили.
Но его неугомонная подруга нача. Ученые из США обнаружили, что пребиотики способны улучшить сон и повысить устойчивость к стрессу благодаря тому, что могут воздействовать на кишечные бактерии.
Пробиотики — это полезные бактерии, которые содержатся в ферментированных продуктах йогур. Еще в году выдающийся американский психиатр Джордж Энгель Dr George Engel опубликовал статью, в которой утверждал, что существующая система здравоохранения недостаточно эффективна для борьбы со многими болезнями тоговремени. В году независимые исследователи при поддержке журналистской организации Orb Media www. Review must be at least 10 words. Их главной особенностью является «включенность» в мировую культуру, привлечение материалов, ранее хранящихся в спецхранах, желание автора дать слово наиболее выдающимся творцам мировой культуры.
Возможность написать это предисловие — для меня огромная честь, ибо под псевдонимом Игорь Гарин трудится исключительно многоликий человек: всемирно известный ученый, работающий на стыке физики и медицины, но при этом — любимый публицист-аналитик сотен тысяч читателей в Украине и за рубежом, столь же плодотворный, сколь и многогранный.
Его книги открыты всем желающим, а его жизнь — почти герметична: замкнутость, самоизоляция, отсутствие связей со «сливками общества», отказ давать интервью, даже отвечать на письма читателей. Дух его книг противоречит стилю его жизни, больше напоминающему работу компьютера, чем человека во плоти.
Иногда он интригует знакомых заявлением, будто никогда не писал книг, а просто создал компьютерную программу, способную перерабатывать грандиозную информацию, Big Data, компилируя ее в виде новой книги. Некоторые верят этому, потому что написать между делом, — а его основная деятельность не связана с писательским трудом, — написать в «свободное от работы время» книг, объемлющих мировую культуру, книг, основанных на десятках тысяч источников, «нормальному» человеку представляется нереальным.
Но Игорь Гарин и не является «нормальным», о чем свидетельствует безграничная работоспособность. Трудоголию часто объясняют творческой увлеченностью, но если человеку дан редкостный дар говорить новое людям, то он становится преступником, растрачивая ограниченную жизненную энергию на иллюзии и химеры. Одна из любимых максим Игоря Гарина: «Судьба бережет тех, кого она лишила славы».
Физик Игорь Гарин рано стал доктором наук и профессором, он является лауреатом Государственной премии, одним из немногих в Украине фигурантов престижных американских справочников «Five Hundred Leaders of Influence» и «International Directory of Distinguished Leadership». Но и в науке у него всё — «сверх»: более пятисот опубликованных работ, около ста патентов и тридцати научных монографий. Сфера научных интересов И.
Гарина ошеломляет:. Гарин является крупным специалистом в области физики бериллия, его перу принадлежит около половины всех монографий, написанных в мире по проблеме этого уникального «материала будущего». Можно дальше перечислять его достижения в области физики твердого тела и современного материаловедения, но вдруг открывается новая неожиданная для физика сфера интересов — теперь уже «медицина будущего».
С группой специалистов из Швейцарии, Бельгии, Германии и Украины лаборатория Гарина берется за решение двух приоритетнейших проблем медицины — предотвращение инфаркта миокарда и лечение онкологических заболеваний.
В настоящее время в мире ежегодно производят около полутора миллионов так называемых ангиопластик — нетравмирующих операций по «очистке» коронарных сосудов от холестериновых бляшек, препятствующих питанию сердечной мышцы и ведущих к инфаркту миокарда. Вместе с западными коллегами Гарин и его группа предложили облучать стенки сосудов радиоактивными Р-источниками, что резко увеличило процент излечения и на порядок уменьшило количество последующих шунтирований.
Для реализации этого метода Гарин с коллегами создал уникальные источники радиоактивного излучения. Будучи тоньше человеческого волоса, что необходимо для обеспечения движения источника по кровеносным сосудам, эти источники воплощают в себе не меньше научных новаций, чем сложнейшие интегральные микросхемы в электронике.
Самый знаменитый в мире микроминиатюрист Николай Сядристый был поражен тем, что наряду с художественными миниатюрами размером в маковое зерно можно создать столь же микроскопические устройства, обладающие к тому же высокой прочностью, гибкостью, герметичностью, упругостью, удовлетворяющие жестким техническим требованиям, предъявляемым к радиоактивным источникам чего, естественно, не требуется в уникальном искусстве художественной микроминиатюры. Разработка радиоактивных микроисточников нового типа потребовала от возглавляемых Гариным физиков решения целой связки сложнейших ма-териаловедческих и ядерных проблем.
В этой области им удалось минимум на десятилетие опередить подобные исследования за рубежом. Для лечения онкологических заболеваний группой Гарина совместно с швейцарскими медиками и учеными предложен новый метод брахитера-пии — облучения опухолей «изнутри»: в злокачественное новообразование больного, используя томограф и разработанные Гариным микроинструменты, вводят несколько десятков тонких игл, по которым внутрь опухоли роботы доставляют миниатюрные радиоактивные источники, и сеансы радиотерапии осуществляют практически без поражения здоровых тканей.
Я знаю, что в настоящее время Гарин увлечен еще несколькими идеями — созданием растворимых стентов и лечением атеросклероза методами, ранее применявшимися в онкологии. Речь идет о подавлении прорастания травмированных клеток кровеносных сосудов и перекрытия тока крови в них.
Здесь тоже можно было бы продолжать далее, но в капитальном проекте, предпринятом издательством «ФОЛИО», перед нами далекий от всего перечисленного новый Гарин — писатель-энциклопедист, в одиночку «перелопативший» мировую культуру с целью, как говорит он сам, реставрировать всё разрушенное тоталитаризмом.
Творчество Гарина-писателя нельзя исчерпать даже настоящим, по существу, энциклопедическим изданием. Кроме того, его сорокалетние «заготовки» и «наработки», насколько мне известно, далеко не исчерпаны и ждут своей очереди. Чем интересно творчество Игоря Гарина? Прежде всего — широтой охвата. Если он пишет, скажем, о Джеймсе Джойсе или Федоре Достоевском, то можете быть уверенными, что наряду с точкой зрения автора вы познакомитесь со множеством иных видений проблемы, так что каждая персоналия будет широко представлена в контексте мировой культуры.
В своих книгах о великих ученых Гарин наглядно демонстрирует, что Исаак Ньютон, Чарльз Дарвин, Зигмунд Фрейд, Альберт Эйнштейн не были открывателями новых законов природы и формул, которые им приписывают, — они сделали гораздо большее: из разрозненных.
Для эволюции познания это гораздо важней и сложней, нежели открытие конкретных законов или написание новых формул. Другая особенность творчества Игоря Гарина — многовйдение, предоставление права голоса даже заклятым оппонентам видимо, из опасения, что истина ускользнет в задоре неприязни к ним. Гарин-критик — вопреки его собственной концепции любви к критикуемому — бывает беспощаден и зол, но чего у него не отнять, так это способности разносимому в пух и прах дать слово.
Еще одна особенность, кстати, отмеченная Юрием Нагибиным в первой статье о Гарине, — новые, адекватные содержанию и мировидению автора стиль и жанр. Перед нами афористические фрагменты, заряженные всей мощью человеческих эмоций, живым человеческим чувством. У своих «героев» — Августина, Рабле, Монтеня, Паскаля, Ларошфуко, Лабрюйера, Ницше, Джойса — сухарь-физик Гарин заразился страстностью, художественностью, изобретательностью, светом рая и темным огнем ада.
Самые сложные проблемы религии, философии, этики, эстетики, науки Гарин оживляет иронией, сарказмом, радостью и гневом, восхищением и проклятьем. Страстность, даже предвзятость и, возможно, тенденциозность — отличительные черты этого человека, парадоксальным образом сочетающиеся в нем с рассудочностью и терпимостью.
Книги Гарина вызывающе неакадемичны: можно даже слышать упреки в отсутствии ссылок, замалчивании имен, фрагментарности, запутывании псевдонимами, запрятанных в тексте секретах и символах, но — удивительным образом — по содержательности и охвату они на равных конкурируют с учеными трактатами, явно превосходя последние горением сердца.
Кстати, следуя его принципам, не назову настоящей фамилии Гарина и я «А ну-ка, поищите, кому интересно! Фактически все его книги — грандиозная эпопея о человеческом духе, в которой исторические пространство и время дополнены художественным, личностным измерением. Для него важно, чтобы религиозная, философская этическая, даже научная проблематика персонифицировалась, приобретала вдохновенно-пророческую окраску.
В книгах Гарина много места уделено игре, шифрам, рефлексии. Они ироничны, гротескны, полны жизни и мощного биения духа. Комментируя эту особенность творчества Игоря Гарина, Юрий Нагибин писал: «Кажется, ты присутствуешь в том тайном месте, в той божественной кухне, где зарождается мысль, где она набирает мускулатуру, оформляется в идею, концепцию, одаряющую мир новым светом Ты держишь руку на пульсе мысли, ощущая то более сильные, то слабеющие удары, смену ритма, перебои,.
Эта мысль явно навеяна пассажами самого Гарина, то и дело прерывающего повествование такого рода «выкриками»: «Читатель! Раствори душу! Открой сердце! Отбрось рассудочность! Вживись в горячечную трагичность обнаженных нервов, в чужую скорбь, скорбящую о скорби, — своей и чужой, в непреодолимую закрытость миру и в высочайшую духовность — в травимого и затравленного всеми эпохами изгоя.
И да возблагодарится Книги Игоря Гарина не просто полемичны, но, если можно так выразиться, эпатажны, где-то дерзки. Автор не страшится «подставиться», более того, все время провоцирует читателя, бросает ему вызов.
Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть авторскую преамбулу к книге «Что такое философия? Редкостные особенности текстов И.
Гарина — мозаичность и афористичность. Следуя традиции — не побоюсь этих великих имен! Книги его иногда трудно читать, ибо они держат нас в состоянии приобщения к таинству мудрости, проникновения в истоки мысли. Но, привыкая к модернистской барочности мыслительной мозаики, мы становимся обогащенными, заряжаемся энергией каждой книги, приобщаемся к мудрости веков.
Книги Игоря Гарина не требуют чтения от начала к концу, их можно открывать на любой странице, ограничивать знакомство несколькими фрагментами с тем, чтобы через какое-то время вернуться за новой порцией. Афористичность практически всех его книг диктовалась не столько попыткой выработки собственной стилистики, сколько способом их написания: все эти книги на протяжении десятилетий, как он сам рассказывает, «писались в стол», собирались из отдельных «стеклышек», «копились», как коллекционеры подбирают марку к марке и монету к монете.
Перед нами — действительно литературная коллекция, паноптикум идей, музей мысли, в котором не обязательно знакомиться со всеми экспонатами «вещь за вещью». Книги И. Гарина музыкальны, в них не просто много говорится о музыке, но сами они музыкально инструментированы, ритмичны и атональны, динамичны, дисгармоничны: музыкальная композиция, переплетение мелодий, выразительность голосов Вспоминается Э. Гофман: «Разве дух музыки, как и дух самого звука, не пронизывает всю природу, как она лежит перед нами?
Слушать — это видеть изнутри, и поэтому для музыканта зрение становится внутренним слухом, сокровеннейшим. Музыкальная параллель может быть переведена в философскую: крупнейший философ XX века Мартин Хайдеггер считал мудреца распахнутым Бытию, способным слышать зов Бытия. Увы, многие профессиональные философы, как показала наша печальная практика, были глухи к этому зову, и этот «дефект слуха» компенсируют такие не-философы, как И. В общем, этот казавшийся невозможным проект имеет свои плюсы и минусы, но его результат — налицо: он перед Вами!
Много лет тому назад, в начале х, я работал над своей первой монографией по физике. Для уточнения информации по интересующей меня проблеме я оказался в спецхране главной библиотеки страны. Для несведущих: попасть в спецхран вовсе не значило получить доступ к его фондам. На каждую книгу и журнал следовало «пробить» специальное разрешение — так и хочется сказать — Министерства Правды.
Но министерство это, проще говоря, охранка, не смогло преодолеть фундаментальную трудность: книги можно запереть в сейфы, но каталог спрятать нельзя, теряется смысл заведения, ведь не скажешь библиотекарю: дайте мне то — не знаю что. Таким образам я получил возможность узнать, что же прячут в спецхране «слуги» от «хозяина страны» , его величества народа. Надо сказать, что уже в старших классах школы я смутно сознавал, в какой стране живу, — слишком густой была ложь, слишком явным насилие.
Позже я понял, что оболваненным народом легче управлять, но степень оболванивания, тотальность зомбирования постиг, лишь роясь в каталоге «13 отдела», ге-бистского спецхрана: человеческая культура, мудрость веков, величие мысли были похоронены на еще одном погосте КГБ, кладбище уже не тел — самого духа человечества.
Меня потрясло не только огораживание народа от культуры, но подвижническое участие интеллигенции в этом процессе: «образованщина» стала главной распорядительницей похорон — она определяла, кого зарывать и по какому разряду. Не довольствуясь содеянным и не прячась, в тысячах и тысячах книг, нередко написанных на своеобразной «фене», она разъясняла,, почему и за что следовало «мочить» лучших из лучших. Тогда-то я начал писать «в стол» свой «Архипелаг ГУЛАГ» — снова-таки относящийся не к телам конкретных людей, но к творческому духу мира.
Немного о том, как создавались эти книги и какие цели автор ставил перед собой. Создавались они на протяжении сорока лет и все одновременно. Разделение по темам и томам осуществлялось непосредственно перед подготовкой конкретной книги к печати.
Я собирал материал и лишь в «последний момент»сортировал его по рубрикам. Поэтому, говоря о Джойсе, Ницше, Кафке или Элиоте, включал в разговор мировую культуру, давал слово всем, кого знал. Фоном моих Данте, Шекспира, Достоевского, Толстого стала, таким образом, мудрость мира. Я никогда не претендовал на право сказать все самому — моей задачей и целью было дать слово пророкам и поэтам, временам и весям.
Обилие втяжек — дань тем, кто мудрее и глубже меня, тем, пред кем преклоняюсь. Таким образом, мои книги — труд коллективный, разве что таких соавторов до меня никто и никогда не имел. Низкий им поклон Мои книги — реставрация, нет, возрождение из пепла пластов культуры, разрушенных, изничтоженных, стертых коммунизмом.
Естественно, выполнить этот труд в одиночку было немыслимо — для того-то я обратился за помощью к «пророкам и поэтам». Я не страдаю мегаломанией — разве что маниакальной страстью к очищению, рафинированию от скверны уже не металлов, которыми я профессионально занимался, но — людей.
Я знаю, что книгами не спасаются — спасаются верой, как учил Лютер, но книги как бы присутствуют при спасении, ведь все веры и религии начинаются с Книги.
Я никого не стремлюсь «обратить», «пробудить», «просветить», «позвать за собой» — предприятие это опасное и неблагодарное. Свою миссию я буду считать исполненной, если книги эти будут читаемы, востребуемы, полезны.
Но строительство, одухотворение этого мира невозможно без книжности, духовности, причастности к тому, что человека породило,— к мудрости веков, к накопленным сокровищам культуры.
По своей этимологии слово cultura восходит к латинскому colere возделывать, обрабатывать и первоначально означало «возделывание земли», «обработку почвы». Цицерон в письме Тускулану впервые использовал это понятие в сочетании с «духом»: cultura animi autem philosophia est культура духа есть философия. Цицерон писал, что разум необходимо возделывать так же, как крестьянин возделывает почву. Видимо, с этого времени термин cultura изредка употреблялся для обозначения процесса духовного совершенствования людей, преобразования внутреннего мира человека с помощью философии, искусства и морали.
По крайней мере с XVII века cultura употребляется как синоним уровня духовных и практических навыков народа. Латинскому слову «культура» в древней Греции, видимо, соответствовала «пайдейя». В Японии и Китае «культура» описана понятиями «бунка» и «вэнь-хуа», означающими «развитие вечного этического принципа, заложенного в иероглифике», палийское слово «ваттанатхам» означает «развитие благоприятного поля дхармы ».
Свой собственный философский труд он сравнивал с трудом корабела, налаживающего киль культуре. Киль культуры, душевный склад, который ее поддерживает, придает ей равновесие, и есть эта серьезная шутка, точная шутка, напоминающая силовую игру, спорт, — если, подобно мне, понимать последний как усилие, но усилие, в отличие от работы, не навязанное, не преследующее выгоды, а проявляющееся свободно, как роскошь, которую нам нравится себе позволять, которая приятна сама по себе.
Как говорил Гёте:. Культура рождается и живет, цветет и приносит плоды в добром — жизнерадостном — расположении духа,. Серьезность придет позднее, когда мы овладеем культурой или той ее формой, к которой мы имеем отношение, в данном случае — философией. Но пока — жизнерадостность. К тому же нельзя сказать, чтобы этот душевный склад не пользовался уважением; припомните, что жовиальность — то состояние духа, в котором пребывал Jove, Юпитер.
Воспитывая в себе жизнерадостность, мы подражаем олимпийцу Юпитеру. В Платоне на склоне лет вновь расцвела ирония его учителя Сократа. И эта ирония, эта столь действенная двусмысленность принесла самые ироничные плоды: случилось так, что по спискам, в которых дошли до нас последние книги Платона, можно заметить, что переписчик уже не знал, когда писать «paideia», «культура», а когда — «paidia», «шутка».
В древней Элладе образованность, воспитанность пайдейя ассоциировались с гражданской доблестью, стремлением к свободе и противостояли варварству, грубости, темноте. В Средние века слово «культура» скорее всего отождествлялось с городским укладом жизни, несло в себе приблизительно такое же содержание, как теперь понятие «цивилизация». Не исключено также, что под «культурой» понималось «образование», возможность индивидуального духовного развития.
В эпоху Возрождения культура интерпретировалась как полнота гуманистического идеала человека, еще — уровень умственных способностей. До XVIII века понятие cultura использовалось преимущественно в словосочетаниях, в которых означало совершенствование или функцию чего-либо: cultura juris выработка правил поведения , cultura scientiae приобретение знаний , cultura litterarum совершенствование языка и т. Иными словами, на протяжении длительного времени термин «культура» не имел самостоятельного применения и употреблялся как «культура чего-то» — культура ума, культура духа, культура языка и т.
Человек находит свое личное счастье только в обществе. Только оно делает возможным развитие способностей, вынуждает к обработке земель, к изготовлению одежды, к строительству жилищ, к привлечению в помощь животных; оно создает тем самым возможность удобной жизни. Таким образом С. Пуфендорф включил в понятие «культура» сумму идей и благ, созданных человеком в процессе научения и преобразования природы общественные институции, изобретения, технические совершенствования, язык, знания, нравственность.
Культура у С. Пуфендорфа является результатом человеческой деятельности, человеческого общения и человеческих потребностей вообще. Отмечая роль Пуфендорфа в популяризации и расширении понятия «культура», следует подчеркнуть, что именно у Пуфендорфа культура впервые выступает не только как процесс усовершенствования, но и как состояние, ступень развития творческих способностей общества, которое оценивается им как положительное для совершенствования человека и всего человеческого рода.
Обогатив понятие «культура» ценностным содержанием, Пуфендорф поставил его в тесную связь с мировоззрением. В различных философских системах это понятие отныне начинает играть очень важную роль, особенно при выяснении уровня господства человека над природой и попытках определить сущность исторического прогресса. Хотя Пуфен-дорф не делал культуру и понятие «культура» предметом специального исследования, его концепция культуры и сформулированное им понятие «культура» оказали большое влияние на философов и историков, особенно в Германии, где Лейбниц на рубеже XVII — XVIII веков употреблял термин «культура» уже в наполовину германизированной форме Сикиг.
Значительную роль в популяризации понятия «культура» сыграл другой немецкий просветитель — Аделюнг, который впервые вводит это понятие в заглавие своего основного труда — «Опыт истории культуры человеческого рода».
Согласно Аделюнгу, культура Сикиг — это «переход из более чувственного и животного состояния в тесно переплетенные связи общественной жизни. Совершенно чувственное, т.
Чем ближе общественные связи к этому состоянию, тем менее значительна и тем слабее также и культура. Немецкие просветители рассматривали культуру как форму поддержания религиозной традиции. Гердер, например, видел в культуре архетип чело-. Гердер ввел в понятие культуры человеческое измерение: культура — цель и средство формирования нравственного образа действий личности, способ сохранения человеческой природы, творчества человека.
Со временем культурология, точнее сказать, куль-турфилософия стала разделом философии, исследующим природу и значение культуры, ее структуру и функции. Можно сказать, что И. Гердер и А. Мюллер дополнили философию и науку культурологией — философией и наукой, касающейся самого человека, его истории и творчества.
Воспитание человеческого рода — это процесс и генетический, и органический; процесс генетический — благодаря передаче традиции, процесс органический — благодаря усвоению и применению переданного. Мы можем как угодно назвать этот генезис человека во втором смысле, мы можем назвать его культурой, то есть возделыванием почвы, а можем вспомнить образ света и назвать просвещением, тогда цепь культуры и просвещения протянется до самых краев земли Различие между народами просвещенными и непросвещенными, культурными и некультурными — не качественное, а только количественное.
Через культуру обнаруживается в истории тот мировой «порядок», которым пронизано все мироздание. Благодаря культуре человек не исключается из природы, а образует высшее и заключительное звено в ее развитии.
Цель этого развития — счастье каждого человека, то, что Гердер называет гуманностью. В большинство европейских языков, включая славянские, слово «Сикиг» пришло в незапамятные времена из немецкого исключениями, видимо, являются английский и французский языки, всегда стоявшие в оппозиции немецким источникам. Удивительной особенностью этого понятия является его неопределенность: хотя всем ясно, что приблизительно выражает этот термин, никто не может определить вкладываемое в него содержание.
Здесь полная аналогия с понятием «время», которое кажется ясным до того момента, пока не делается серьезная попытка определить сущность того, что пытается обозначить этот термин. Термин «культура» многозначен не только в широком смысле слова культура микроорганизмов, цивилизация муравьев или термитов, культура растений, масличные культуры, культурный слой земли и т.
Культура — многогранная и многоуровневая система человеческого бытия, которая включает в себя разноплановые аспекты, отвечающие многочисленным определениям этого феномена,. Количество дефиниций культуры огромно как по причине полифункциональности этого понятия философия, социология, этнография, история, религия, этика, образование, воспитание, искусство, труд, физическая культура, политическая культура, культура чувств, культура мышления и т.
О многообразии подходов к культуре, как фундаментальной категории, свидетельствует систематика А. Крёбера и К. Клакхона, которые разделили ее определения, по меньшей мере, на десять групп:.
Я бы сказал, что культурология, в силу огромности изучаемого предмета, является дисциплиной вопросов, а не ответов, проблем, а не решений. Что такое культура? Как и когда она возникает? Какие человеческие потребности привели к «началу» культуры?
Что считать таким началом? Враждебны или гармоничны связи между культурой и натурой природой? В какой степени поведение человека обусловливается генетическими и культурными факторами и как соотносятся культурная и природная эволюции? Чем, какими факторами определяется уровень культурного развития? Чем объяснить несоизмеримость уровней различных культур? В чем причина многообразия культур? Стояла ли в истоке истории некая единая, универсальная культура или культурная раздробленность была фундаментальной, изначальной?
Как возник-. Что лежит в основе специфики разных культур, из каких источников они черпают свой неповторимый аромат? Можно ли говорить о «генетике» культуры? Возможны ли «евгенические» манипуляции над ней? Какая культура ближе к человеческой природе, к запросам личности?
Каково соотношение личности и культуры? Почему культура, будучи продуктом человеческой деятельности, может оказаться враждебной человеку? Действительно ли современная культура противостоит человеку в качестве обезличенной силы или мы имеем дело с очередным кризисом культуры?
Гарантирует ли развитие культуры совершенствование человека? Становится ли человек в процессе культурной эволюции более прогрессивным? Компенсируют ли преимущества культуры ее чудовищные преступления — войны, экологические катастрофы, обезличивание человека, геноцид, террор и т.
И не есть ли культурный прогресс ростом и углублением организованного господства общества над личностью, усилением агрессии, накапливающейся в обществе? Не является ли сама агрессивность феноменом стресса, связанного с культурной экспансией? Прогрессирует ли культура или действительно, как считает Б. Леви, является «однообразным и линейным прогрессивным движением ко Злу»? Действительно ли в настоящее время культурная ситуация меняется к худшему, исчезли ли все харизматические и энциклопедические мыслители и великая культура теснится под натиском масс-культуры?
Действительно ли стеснительные условия человеческого существования благоприятствуют всплеску культуры, появлению ее новых форм?
Действительно ли в процессе своего развития культура истощает свой творческий потенциал, вульгаризируется и закатывается, по выражению О. Шпенглера, терпит брэйкдаун, по терминологии А. В чем проявляется отношение между культурой и цивилизацией, является ли переход к цивилизации свидетельством упадка культуры?
Действительно ли движущими силами культуры являются антагонизмы, конкуренция, неравенство? Что обусловливает типологию культур? Каковы главные движущие силы культуры? Какова роль сознательных и бессознательных факторов культуры? Каково соотношение умозрения и откровения в культурном становлении? Что такое самобытность культуры и возможно ли сплавлять культуры? Необходимо или опасно культуртрегерство? Способен ли «плавильный котел» из своеобразных культур переселяющихся народов создать нечто новое, целостное и уникальное?
Движется ли культура к «глобализации» или, наоборот, усиливается культурное своеобразие? Ведет ли взаимодействие культур к их обогащению или порче, утрате уникальности? Как должен вести себя индивид перед фактами глобализации или распыления культуры?
Каковы исторические судьбы культуры? Преходяща ли культура? Не может ли она, по словам Томаса Манна, раствориться в чем-то высшем? Является ли развитие науки и техники фундаментальным фактором, обуславливающим эволюцию культуры?
Является ли «индустриальное общество» высшей стадией культурного роста? Какое воздействие оказывает культурный процесс на общественную динамику? Что приносит культуре движение истории? Какова роль тра-. Если происходит глобализация культуры, как она отражается на ее качестве, творческом духе, темпах развития?
Если глобализации не происходит, то куда эволюционизирует форумность культуры? Является ли компьютеризация, создание виртуальной мировой сети средством преобразования культуры и «отладки» связей, складывающихся между представителями разных культур?
Является ли самобытность культурной ценностью или препятствием к глобализации? И снова-таки, разрушает ли компьютеризация сложившуюся культурную палитру или, наоборот, обогащает ее?
Имеет ли право на существование киплинговская идея противостояния Востока и Запада или различия между культурами незначительнее их общности? Человечество едино и многолико. Развиваясь по общим социальным законам, оно вместе с тем делится на многочисленные социальные общности. Среди них особое место занимают народы этносы , которых сейчас насчитывается более двух тысяч — от многомиллионных народов до этнических групп по нескольку сот человек.
Каждый из них обладает самобытными чертами образа жизни, внес свой вклад в мировую цивилизацию. Пестрота национальной структуры человечества придает сложность ее динамике — национальным и культурным процессам.
Все народы мира проживают примерно в государствах, большинство которых, следовательно, многонациональны. Все это придает своеобразие различным сферам — от экономики до психологии. Процессы эти протекают в различных социальных условиях и по-разному. Стало быть, единая культура человечества на самом деле распадается на множество национальных, локальных культур. В условиях современных идейных размежеваний одни западные исследователи убеждены в податливости, сговорчивости «иных» культур, готовых влиться в единое индустриальное русло, обеспечивая таким образом полную универсализацию капиталистического пути развития.
Другие авторы, напротив, говорят о мироотрицающем психологическом настрое, возникающем будто бы в результате случайно сплетенных «нитей культуры», о катастрофических результатах умышленного или непредвиденного наложения друг на друга несовместимых систем сознания, ценностных ориентаций, национально-психологических черт и особенностей. Что значит мыслить культурно? Запрограммирована ли культура,? Последнее ли дело — культура, как выражался Н.
Так что же есть культура — предел человеческих возможностей или свидетельство их неисчерпаемости? Оседлость, подвижность, «срединное царство»? А, может быть, демократия, форум? Или — музеи с гипсовыми слепками? Или — полнота жизни? Увы, человеку не дано смотреть на культуру «извне», из бесконечного далека. Все мы видим культуру из нее самой, пребывая в ней. Отсутствие дистанции — благо или недостаток? Я не намереваюсь отвечать на эти вопросы, ибо любая перспектива обогащает картину.
Но кому дано увидеть ее всю, с точки зрения Бога?.. Зачем человеку нужны искусство, литература, культура? Затем, что все это открывает нам неизвестную часть нашей души. Затем, что собственным усилием невозможно вытянуть себя из трясины животного бытия.
Затем, что духовная жизнь нуждается в постоянной духовной пище. Затем, что, по словам М. Пруста,, никогда не нужно бояться зайти слишком далеко, потому что истина — еще дальше! Пруст великолепно сознавал — в этом суть его гносеологии и эпистемологии, — что истина бесконечна, сокровенна, таинственна и малодоступна. Еще — что она не открывается в «объективном знании», ибо никакое знание не войдет в сидящего в нас беса, препятствующего такому постижению.
Истина в пределе несообщаема, потому что человеку свойственно противиться ее «вхождению». Конечно, существует духовное сродство, но люди слишком часто оказываются несообщающимися сосудами, совершенно «непрошибаемы» для истин, для других очевидных. Помимо «защитного пояса» сознания, предохраняющего человека от истины, всегда существует что-то, чего нельзя знать, будь то Бог, кантовский ноумен, или когеновское «предельное понятие». Истина — это наше присутствие в ней, наше к ней отношение, ибо из названий, составляющих ее смысл, мы способны что-либо извлечь, лишь включив свое «я», собственное впечатление.
Культура — прекрасный сон человечества, дающий ему отдохновение от всех ужасов жизни. Как там у Луиса де Гонгоры? Культура — это представление, которое Бог замышляет, разыгрывает и созерцает, дабы развлечься в вечном своем бытии.
Когда душа видит сны, полагал Аддисон, она — театр, актеры и аудитория. Художественные вымыслы. Один из самых потрясающих образов культуры я обнаружил в Мраморном фавне Натаниеля Готорна, в котором разработан сюжет римских историков: однажды в центре Форума разверзлась земля и открылась бездонная пропасть, в которую, дабы умилостивить богов, бросился Курций — на коне и в полном вооружении:. Расселина эта — всего лишь устье мрачной бездны, которая находится под нами, причем везде. Самая твердая основа счастья человеческого — лишь утлая дощечка, перекинутая над этой пропастью, лишь на ней и держится наш иллюзорный мир.
Чтобы ее сломать, не надобно землетрясения, достаточно покрепче наступить ногой. Потому ступать надо очень осторожно. И все же в конце концов мы неотвратимо туда низвергаемся. Со стороны Курция, когда он поспешил кинуться в бездну, то было глупое бахвальство своим героизмом — как известно, весь Рим туда провалился. Провалился с грохотом рушащихся камней Дворец Императоров. Провалились все храмы, а затем туда сбросили тысячи статуй.
Все армии и все триумфальные шествия с ходу провалились в эту яму, и когда они низвергались, играла военная музыка Расселина, открывшаяся в середине Форума, имеет слишком много смыслов. На протяжении одного абзаца она и расселина, о которой говорят латинские историки, и также устье Ада, «где кишат странные чудища с жуткими мордами», она также означает неизбывный ужас, сопутствующий жизни человека, и еще Время, пожирающее статуи и армии, и еще Вечность, включающая в себя все времена.
Она — множественный символ, символ, вмещающий много смыслов, не всегда совместных. Для разума, для логического мышления такая пестрота значений может быть шокирующей, но не для сновидений, у которых своя особая, таинственная алгебра и на туманной территории которых одно может быть многим.
Культура — такое сновидение, утлая дощечка над бездной, в которую — сначала во сне, затем наяву — всё проваливается, откуда нет возврата, кроме как в виде исторического праха, истлевших костей, распотрошенных гробниц и хранящихся в музеях всего мира бляшек, которые превратно толкуются экскурсоводами ушедшей культурой Образ нашего мира как сна Бога импонирует не только мистикам, но и философам.
Мир, культура — проекции наших душ, мировая история существует. Прошлое неуничтожимо, пока существуют души людей: в них оно возрождается со сменой времен. Шопенгауэр сравнивал культуру с калейдоскопом, где меняют расположение не осколки стекла, но фигуры, с извечной и хаотической трагикомедией, где меняются роли и маски, но не актеры. Буддизм привнес в культуру понимание мира как иллюзии, как того, что все в мире нереально.
Одна из тем медитации в дзэн-буддизме — размышление об иллюзорности пережитого. Буддистское озарение, сатори, тоже обретается из «ничто»: истина о нереальном мире возникает тогда, когда ни мы сами, ни наши действия уже не отбрасывают тени Понятие «культура» долгое время формировалось как антитеза «натуре», природе, при этом имелось в виду, что культура как деяние, мудрость, духовность человека противостоит природе, необработанной земле, целине.
Бог — творец природы, человек — творец культуры. Культура как «вторая» реальность, сотворенная не Богом, а человеком. Культура как созданная человеком форма реальности, в которой действуют свои, отличные от физического мира, закономерности. Культура — это сознательная работа духа над своим собственным совершенствованием и над упорядочением всего того, что окружает человека.
Человеческая личность окружена хаосом природных, общественных и исторических условий. Культура — это переделывание действительности в целях воплощения определенных идеалов. Культура — ответ человечества на природный вызов, связанный с духовными потребностями человека. Культура — защита от природы. Культура — этап в развитии жизни на стадии появления Наблюдателя. Культура — специфический способ существования и бытия человека. Культура — выражение и проявление души человека. Культура — способ поддерживания духовной жизни.
Культура — куда больше душа человека, чем его атрибуты. Фундамент культуры закладывается в сознании, душе. Материализуя, опредмечивая, заземляя дух, мы снижаем культуру. Высшая реальность — внутри нас. Подлинный мир — человеческое творение. Культура — выявление смысла мира в человеческих идеалах.
Культура — это смысл, а не цель, ибо цели преходящи. Культура — стремление придать смысл собственному существованию, самоодухотворение, превращение жизни в духовность.
Швейцер определял культуру как прогресс духовного совершенствования индивидов во всех областях, как улучшение условий существования инди-. Культура — внесение в мир смысла, встреча людей в осмысленном мире. Культура — наиболее полное, одухотворенное развитие воли к жизни, распространение этой воли на нравственное и духовное, благоговение перед жизнью. А ведь лучше утопий не бывает. Утопии уже достигли своей цели, и достижение ими своей цели является причиной депрессии.
Теперь уже нет надежды, завтрашний день будет мрачным, послезавтра будет еще более мрачным. Все эти вещи, о которых они мечтали, были прекрасны. Но они никогда не думали о скрытом значении этих вещей. Теперь они уже получили их, они получили их вместе со скрытым смыслом. Человек беден, но у него есть аппетит. Человек богат, но у него нет аппетита. И лучше быть бедным и иметь аппетит, чем быть богатым и не иметь аппетита. Что вы намерены делать со всем своим золотом, всем серебром, всеми долларами?
Вы не можете их съесть. У вас есть все, но пропало желание иметь то, за что вы так долго боролись. Эти вопросы инициировали создание данной книги, представляющей собой концептуальный смотр «парад» наше- го исторического опыта.
Впервые в отечественной литературе осуществлено столь мас- штабное, органическое и одновременно критическое применение нарративного подхо- да, направленного на взаимосвязь истории культуры с практикой историков в их работе с памятью. Утопия рассматривается здесь как оптическая ось, вокруг которой центриру- ются и сновидения, и образы, и народное восприятие социальных реалий. Словарь на будущее. Колыма с комфортом.
Екате- рины II «О величии России». Как-то странно совместились в моем сознании Е. Очень может быть, что главные коллизии книги заложены именно в та- кого рода совмещении. Тяжелая рука власти самодержцы и уводящая в даль светлую утопия — не зря же свой сновидческий в булгаковском духе парад автор затеял на Красной площади.
Видимо здесь кроется и секрет па- радоксальной мысли автора, выраженной в трудно поддающемся осмыс- лению словосочетании «стоп-диалектика», которое, по мнению автора, не надо путать с автостопом. Что-то поистине дзэнское чудится мне в этом сочетании слов. Следует признать, что издательство не преувеличивает, сообщая в аннотации, что «впервые в отечественной литературе осущест- влено столь масштабное, органическое и одновременно критическое при- менение нарративного подхода, направленного на взаимосвязь истории культуры с практикой историков в их работе с памятью».
Это легко заме- тить, вчитавшись лишь в содержание книги. Главным персонажем книги является Утопия, вокруг которой автор центрирует и сновидения, и образы, и народное восприятие социальных реалий. Если же вчитаться более пристально в текст, то там обнаружатся при- хотливая игра ума, блестящие знания, чувство юмора разума, полного «утопических претензий». Получается горючая смесь, применявшаяся в военных целях греческий огонь.
Пепел Эйяфьятлайокудля стучит в наши сердца. В этом смысле не столь уж парадоксальной выглядит фигура фило- софа и культуролога, уходящего под воду, но все же на всякий случай в костюме аквалангиста. Эта высокоинтеллектуальная, игровая книга, являющаяся концепту- альным смотром «парадом» исторического опыта, должна была появить- ся именно сейчас, она актуальна, созвучна современности и вполне может оказаться, как нам представляется, в «оке тайфуна», восстанавливая наше зрение.
Только этого мало! В столь редуцированном виде известное стихотворение Арсения Тарковского воспринимается не как констатация очевидных вещей, а как руководство к практическому действию. К счастью сам процесс концептуализации локальных текстов культуры текстуальная революция! Сначала я отправился в Таганрог кстати сказать, место реинкар- нации, или даже — смерти?
Следует, впрочем, отметить, что в Таганрог царь прибыл сразу же после основательного знакомства с крымскими достопримечательностями, у меня же на этот раз получи- лось наоборот. Тема моего доклада — «Невидимый оператор: о медиасоставляющей локального текста культуры». Восстанавливая вытесненные в подсознание Петра I таганрогские дискурсы, открытый мной в сети местный исследова- тель Юрий Пушкин-Грилленкопф указывает на связь идей, проявившихся при создании Троицкой крепости и большой морской гавани для нового флота на Таганьем Рогу, с идеями крестовых походов и «нового Иерусали- ма».
К сожалению, в начале года загадочный таганрогский Пушкин безвременно ушел из жизни. Никто из организаторов о нем ничего не слышал. Но само понятие «Таганрогский текст» было воспринято слу- шателями вполне благосклонно. Чехов в Таганроге родился, Александр I там умер, а инверсия текста в таком понимании не превращает ли царя в неосуществеленный персонаж писателя? Таганрог — город компактный. Основные музеи — в пределах дося- гаемости.
Чеховский бренд обороты набирает повсеместно. В необычном запустении оказалась… кабинка для переодевания на пляже, с густой пау- тиной по углам, основное население которой составляли все же отнюдь не пауки, а комары — наглядное уточнение образа «негативной» вечности от Достоевского к Чехову, и в то же время лучший символ современной пау- тинообразной медиареальности. Именно медиа, во многом основанные на практике визуализации, превращают хронотоп в у-топос а затем и в а-то- пос, наконец-то позволяя разрешить основную коллизию разума, непроти- воречиво втискивая тело в ум, как в кабинку для переодевания.
Среди литературных мотивов, связывающих творчество этих двух пи- сателей, Достоевского и Чехова, несомненный интерес представляет мотив тюрьмы-действительности. Построенный на топосе закрытого простран- ства, с огромной силой выявляющего всю противоестественность поло- жения человека, лишённого самого необходимого для жизни — свободы, этот мотив развёрнут в «Записках из Мёртвого дома» и в чеховском рассказе «Палата номер шесть» Еще один общий для двух писателей мотив, на который до сих пор не обращали внимания, — это мотив буду- щего идеального общества, которое воплощается у Достоевского в картине золотого века, а у Чехова в образе нового города — города солнца.
Редактор К. Разлогов и А. Серия «Философия. Этот мир разрушается из-за лжи, зависти, преступления, которые приносит им герой-повествователь, представитель современной цивилизации, и мы опять попадаем в условия европейского общества эпохи Достоевского. От вашего города тогда мало по малу не останется камня на камне, — всё полетит вверх дном, всё изменится, точно по волшебству.
И будут тогда здесь громадные, великолепнейшие дома, чу- десные сады, фонтаны необыкновенные, замечательные люди Но главное не это. Главное то, что толпы в нашем смысле, в каком она есть теперь, это- го зла тогда не будет, потому что каждый человек будет веровать и каждый будет знать, для чего он живёт, и ни один не будет искать опоры в толпе»3. Литературный аль- манах. Кемерово, Используя этот разработанный Достоевским приём и созда- вая, на его основе, новый, Чехов раскрывает свой идейный мир, отличный от мира его предшественника.
Если у Достоевского вопросы бытия реша- ются именно «идеологически», то у Чехова они ставятся в формах самой жизни. Эта метафизика бросила субъект в заточение, заключив его в собствен- ной «самости». Словно сквозь бойницы тюремного замка, каморки — или даже пляжной кабинки — субъект смотрит на черное небо с восходящей на нем звездой идеи или бытия.
Согласно Т. Адорно, подлинная, т. Диалектика, рефлексирующая над собственным движени- ем, является, в отличие от гегелевской, по-настоящему негативной. У Ге- геля тождественность совпадала с позитивностью, а включение всего не- тождественного и объективного в расширенный субъект, возвышенный до уровня абсолютного духа, должно было вызвать примирение противо- положностей4.
Но именно принцип тождества увековечивал антагонизм посредством подавления всего противоречащего такому духу. Моя личная текстологическая диалектика при этом развивалась впол- не позитивно, на фоне поистине триумфального шествия текстуальной революции по просторам России, в которых она уже не помещается, за- хватывая и Украину так что пора образовывать Текстологическую фе- дерацию, как подсказал мне позже это словосочетание зав.
Михед, — в параллель Таможенному союзу. Разлогова и Н. Кочеляевой опра- вился в Новороссийск, в урочище Широкая Балка, где по случаю обра- зования южного филиала РИК состоялись две конференции по культуре народов юга России. Минск, Она — цель для всех этих моментов сущно- сти, и только в свете имени понятным делается окончательное направле- ние и смысл всей диалектики сущности.
Но Имя есть также та смысловая стихия, которая мощно движет мертвым Телом на путях к Раздражению и Ощущению, к растительному и животному Организму, а Организм к Мысли, Воле и Чувству; оно, наконец, есть и та сила, которая ведет Интел- лигенцию к Сверх-Интеллигенции, к Гипер-Ноэзису, к Экстазу умному»5.
Напомним, что интеллигенция в лосевском, отвлеченно-философском смысле — это «самосоотнесенность, самосозерцательность, адекватная самоданность»6 смысла, единство сознания и сознаваемых предметов, мышления и мыслимого содержания, разумного мироустройства и чистой духовности, получающей умственное и эстетическое удовольствие как от познания разумности мира, так и самосознания.
Для меня эта часть поезд- ки оказалась перемещением из пространства «династического» имени-от- чества в пространство фамильных истоков. На Кубани между Темрюком и станицей Анапская моя «редкая» фамилия — аналог если не «Ивановых», то «Петровых» точно.
Нет мира, в котором я могу представить себя живым, поскольку нет словаря, в кото- ром я могу представить себя живым, поскольку нет словаря, в котором я мог рассказать связную историю о самом себе», — интерпретировал Р. Рор- ти сущность воображаемого полного и окончательного «лингвистическо- го поворота» в романе Д. Оруэлла «»7. Но у меня такой словарь всег- да под рукой, словарь как моя основная книга, лингвистические истоки и проект одновременно.
Согласно словарю Владимира Даля, есть несколько лингво-географических полюсов происхождения этой фамилии — амби- валентно-трансгрессивный пензенский, евразийско-физиономический владимирский и безусловно позитивный вологодский. Люсить или люсать бумагу, на заводе: после отжимки черпальной бумаги, с прокладкою сукна, ее разби- рают по листу, складывают без сукна под гнет, и снова отжимают, иногда в картоне.
Люса и люсма об. Философия имени. Случайность, ирония, солидарность. Люсавый, влад. Конечно, фактически не все языки одинаково выработаны и гибки для этой цели и употребляют одинаково простые средства. Однако, в общем, можно сказать, что с помо- щью падежной флексии и предлога могут быть выражаемы всевозможные оттенки пространственности.
Мысль становится пространственной. То, для чего Кант измышлял неуклюжие и в высшей степени сомнительные «схемы чистого рассудка», о чем он хлопотал с этим своим «схематизмом», язык с гениальной верностью инстинкта разрешает — в склонении ибо и употребление местных и иных предлогов относится в широком смыс- ле к склонению, — да и фактически в языках «аналитических» или скло- няющихся по этому типу, как французский и английский, флексивное склонение заменяется употреблением предлогов или, что то же, предлог играет роль флексии.
Можно рассматривать предлоги как иррегулярные флексии, которые лишь тем отличаются от обычных, что имеют кроме того и самостоятельное, хотя, впрочем, тоже весьма неполное существо- вание. Разные оттенки пространственности предлоги придают не только существительным или прилагательным, вообще склоняемым частям речи, но и глаголам — в качестве приставок.
Здесь роль предлогов для выраже- ния пространственности по-своему столь же велика, как и в склонении. Было бы необыкновенно поучительно подвергнуть такому гносеологи- чески-грамматическому анализу, хотя бы для какого-либо одного языка, средства для выражения «обстоятельства места» или пространственно- сти, — какие чудесные богатства открылись бы перед умственным взором.
Самое же главное — это богатство есть такое громовое свидетельство от- носительно пространственной окрашенности нашей мысли каковая, ко- нечно, издревле и замечалась , что нужно лишь умело дешифрировать эти показания конкретной гносеологии — грамматики»9. Если конкретно гносеологически расположить систематизированные В. Далем на момент составления словаря основные значения фамилии на 8 Даль В.
Толковый словарь живаго великорускаго языка. Париж, Однако для С. Булгакова первична именно грамматика, а не география, что вполне вдохновляет и автора этих строк: «Наречие, которое в настоящее время представляет со- бою, бесспорно, самостоятельную часть речи и грамматическую категорию, в своем историческом происхождении является довольно поздно и возника- ет вследствие утраты данным словом самостоятельного своего значения во фразе и полноты своего смысла, и сращения, в качестве дополнительного смысла или полутона, с одним из слов, входящих в предложение.
Наречия образуются или из прилагательных, игравших роль определения, или из глагольных прилагательных — причастий, которые заменяются деепричаст- ными формами.
Их значение может быть понято только из связи их с тем словом или смыслом, к которому они присоединились, и иной самостоятель- ной природы они не имеют. Поэтому, с точки зрения интересующего нас раз- личия, наречия выражают собой модальность сказуемого и потому входят в общую категорию предикативности, являясь для нее средством» «Люсо».
Также возможна связь прозвища «Люсый» с украинским диалектным словом «люза» — «большое судно для перевозки мелкого леса», так что Люзым Люсым могли прозвать работника, обслуживающего люзу, что соотносится с сегодняшним паромным курсированием между Крымом и Таманским полустровом, от которого в избранном мною маршруте было никак не уклониться.
Послед- нее становится не способом получения истинных знаний об объектах, а динамическим пространством различий, событийным эффектом которого окажется смысл.
Парадоксальный трансгрессивный опыт перемещения перспектив производит в качестве своего эффекта мысль, которая уклон- чива выделено мной. Как писал Илья Сельвинский, поэт с исторически сложившейся двой- ной, крымской и кубанской, идентичностью, экспонаты первой выставки 10 Булгаков С.
Созвездие Горгоны эссе об эф- фектах медиа. Рыбак отнюдь не риторическая фигура в этих местах , как и казак, рыбака казака видит издалека. Любой локальный текст культуры развивается по схеме постулиро- ванного Арнольдом Тойнби «вызова-и-ответа» — «имперского» вызова и местного ответа, в процессе чего и происходит эта самая семиотическая мутация, рождение новых сверхсущностей.
Но демонстрировалась эта схе- ма здесь на материале не Крымского, а Кавказского текста. Кавказ — место действия античных мифов, которые удивительным образом совпадают со структурой Кавказского текста в русской культуре.
Тезей и Ясон — путни- ки, покинувшие родину в поисках чего-то не хватающего дома. Аналогич- ная потребность движет судьбой ключевого и сквозного для Кавказского текста образа Кавказского пленника.
Кавказ в русской литературе «открыли» романтики в первой половине XIX века. В основе эстетико-философской концепции романтизма лежит идея единства универсума, в глубинных основах основанная на сложных связях культуры романтизма с философскими и эзотерическими искани- ями своего времени.
Кавказ стал для русской культуры еще одним, но не прямым, а опосредованным «окном в Европу». Для русского, стремящего- ся проверить Кавказом, что он сам собою представляет, Кавказ есть вызов, возможность «очищения», слома рутины прежней жизни. Главный горский персонаж этого русского восприятия — разбойник, одинокий всадник, свободный охотник, друг-враг, встреченный на горной тропе, чей неоче- видный силуэт заставляет напрячь все силы и отвечать, кто есть ты сам.
Этот разбойник — в чем-то почти учитель. Кавказский текст Пушкина европоцентричен. Лев Толстой же в «Хад- жи-Мурате» как и в «Казаках» переводит противопоставление «цивили- зация — дикость» в противопоставление «естественное — искусственное». Весьма актуальное у Пушкина противопоставление Запада и Востока у него снимается вообще.
Оба они при этом черпают из одного источни- ка — идей Просвещения, но извлекают разную «пищу». Позиция Толстого восходит к идеям Руссо, а не Вольтера, как у Пушкина.
Но противопостав- ление «естественное — искусственное» затрагивает прежде всего челове- ческую личность, а не отдельные социальные институты. В одном случае у Пушкина Кавказ показан глазами постороннего наблю- дателя, посетившего эту страну, — как обобщенная картина, в другом слу- чае у Толстого он показан изнутри.
Это противопоставление аналогич- но противопоставлению прямой и обратной перспективы: Пушкин ведет повествование в прямой перспективе, а Толстой — в обратной. Получается диалог по принципу вызова и ответа с инверсией известной шпенглеров- ской дихотомии — на цивилизаторский вызов следует ответ подлинной культуры диалога.
Происходит освобождение Кавказского пленника от ци- вилизаторской миссии. Кавказ же ответил своим освобождением от «плененной» России соб- ственным западным вектором в прямом варианте Грузии и опосредо- ванном через Турцию Азербайджана, с превращением в России образа романтического «горца» в «лицо кавказской национальности и «медеиза- цией» конфликта.
Это подразумевает поиск новых путей культурного ди- алога. Появление на свет состоялось в былой столи- це Крыма, высшего топонимического выражения крымской политической субъектности — Бахчисарае ось «Москва — Бахчисарай» была одной из определяющей в системе международных отношений XV—XVI вв. Дет- ство — в селе Партизанское, как было переименовано древнее, еще дотюр- ского происхождения селение Мангуш, отрочество — в поселке Азов- ское каковым стал уже крымскотатарский Калай, в переводе «тихий» , юность — в Симферополе.
Крымский же текст «родился» уже в Москве. Стоит ли Крымский текст — Крыма как такового? При любом ответе на этот вопрос, переворачивающий соотношения «Парижа и обедни», я ока- зался своеобразным олицетворением особенностей современной гумани- тарной экономики с ее символическими обменами и «смертями» в тексте. Теперь первый раз въезжаю на родину через Керченский пролив на ночном автобусе уже самостоятельно, коллеги уехали по другому маршруту.
Пограничник про- сит назвать хотя бы один крымский адрес, и я спросонок вспоминаю — тур- база имени Мокроусова руководителя партизанского движения и в граж- данскую, и в Великую Отечественную войну. Таможенник при «просвечивании» чемодана интересуется, что за кни- ги я везу. Ранее, при двойном транзитном пересечении поездом Мо- сква — Таганрог украинской границы, на вопрос о наличии каких-либо ле- карств с собой что-то новое! И в этом отношении Бауман, думается, подпишется под каждым словом Рорти.
Вместе с тем, озадачив себя вопросом: что представляет собой «тень», отбрасываемая триумфально шествующей локальностью, — Бауман чуть ускоряет темп сменяющих друг друга кадров-идентификаций. В результате такого приема выкристаллизовываются гротескные типажи прогуливающе- гося stroller , бродяги vagabond , туриста, игрока. Рисуя чуть карикатурно их образы, Бауман демонстрирует, что параллельно с обретением немалой мобильности, самодостаточности эти типажи фактически лишены местной укорененности, человеческой привязанности.
Они предпочитают расширя- ющееся пространство своего движения месту, с которым отождествляли бы себя, и людям, за которых несли бы ответственность» Мимо остается на этот раз Керчь исторически — Пантикапей и Корчев, футуристически — Сидоград13 и, нельзя объять необъятное, Волошинский 12 Сыродеева А.
Здесь можно говорить о музыке текста в противоположность к его производству или становлению», — утверждает А. Еникеев в своем опыте «Философии текста топологический аспект » Проживи Алемдар Караманов дольше, может, удалось бы уговорить его написать Гимн Крымскому тексту?
Наконец я прибыл через Симферополь в Саки, чтобы стать участни- ком XI-го Международного симпозиума «Русский вектор в мировой лите- ратуре: крымский контекст». Гоголь В. Василию Жуковскому, имея в виду пребывание в Саках В году здесь начался опыт радикального геополитического лечения — этот берег стал местом высадки союзников в ходе Крымской войны.
Не подтверждение ли это ранее высказанной мной идеи, что и по части дисциплинарных про- странств, параллельных «опричным» пространствам бегства, Крымский текст русской литературы генетически является южным полюсом Петер- бургского текста? На обложке программы симпозиума изображены, приобнявшись, Пуш- кин и Гоголь — как будто любовно «пачкают» друг друга целебной грязью.
И теперь, по примеру классиков, экологически продвинутые сакчане по пути на морской пляж посещают Сакское озеро, обмазывают грязью заслуживаю- щую особого внимания часть тела, греются на солнце минут двадцать и лишь затем окунаются в морские волны нередко, впрочем, ограничиваясь только озером. Я тоже обмазал пострадавшее в результате московского гоп-стопа плечо — действительно, не утихавшую после всевозможных физиотерапев- 14 Еникеев А. Книга 15 под общей ред. Воронеж: Воронежский госпедуниверситет, Вероятно, метатекст культуры тоже представляет собой систему та- ких оздаравливающих инаковостей в соответствующем ноющем дискурсе.
Когда пришло время выступить с докладом, я, исходя из положения, что текст культуры может быть выражен как на «естественном языке» своего происхождения, так и на языках различных других видов искусств, пред- лагаю рассматривать крымский кинотекст как субтекст крымского текста русской культуры. Прослеживая основные вехи его формирования на осно- ве медиального движения от пушкинской Нереиды к набоковской Лолите, с пейзажем «Русской Ривьеры» посредине, благодаря фильму «За счастьем» режиссера Евгения Бауэра, ставшего учреждающим явлением крымского кинотекста, подобного поэме «Таврида» С.
Боброва в литературе, я пред- лагаю такую рабочую формулу данного кинотекста: «Грудь Нереиды, ноги Лолиты» см. По инициативе евпаторийского писателя Евгения Никифорова я так- же принял участие в презентации совместного проекта «Крымский текст сегодня: продолжение традиции». Основным содержанием вечера стало чтение Никифоровым избранных глав из своего киноромана «Дом-музей», опыта карнавализации крымской литературной жизни, одним из персона- жей которой стал и ваш покорный слуга под именем Непавич, в основе чего стала обнаруженная в начале лета то ли авторская, то ли переводческая не- точность насчет направления течений в Которском заливе, отмеченных в романе Милорада Павича «Ящик для письменных принадлежностей», на основе личного погружения и в роман, и в сам залив.
Непавич — в паре с Непалычем, под прозвищем которого выступает наш влюбленный в Непал земляк поэт Виктор Зуев. Я-сам как другой. Вагинова в случае с Петербургским текстом. Я вспомнил о журнале с придуманным когда-то мной названием — «Крымский контекст», первоначально обра- тившим на себя внимание, но позже оказавшимся брендом для раскрутки гламурного книгоиздания любовных романов.
Общим итогом поездки стало участие в VI-х Севастопольских Кирил- ло-Мефодиевских чтениях, организованных Севастопольским городским гуманитарным университетом на упомянутой турбазе имени Мокроусова, где предметом моего рассмотрения стало место крымского текста в циви- лизации гламура на материале современного кинематографа, с фактиче- ски уже состоявшейся Переяславской кинорадой.
Ни там, ни здесь укушен я не был. Остаются разве что глобаль- ные угрозы и риски очередного века-волкодава геополитического , как и возможности их текстологических геопоэтических укрощений. Утопические претензии разума, реализующиеся теперь в поле медиа, можно метафорически представить в форме мифа о Персее, убивающем при помощи зеркального щита Медузу Горгону.
Персей — субъект, склон- ный размещать себя в идеальном хронотопе, Медуза — чудовищная реаль- ность, при взгляде на которую субъект каменеет, и наконец зеркальный щит медиа, экранирующий и тем самым впервые создающий для зрелища чудовищную квази реальность. По волнам, по морям… Волны памяти — это одновременно и сюжеты развития, хотя не все эти сюжеты движутся по волнам памяти. Волны зада- ют схемы циклов воспроизводства политических систем, а также совокуп- ности примеров их фактической реализации, т.
Ряд таких сюжетов и предлагается ниже. Оскар Уайльд Осуществившейся утопии идеалисты т. Не путать со способом движения автостопом, — в нашем случае основная цель пассажира — не просто как можно быстрее и менее затратно попасть в облюбованную точку пространства или времени , но, добравшись, прекратить не только путешествие, но и окончательно остановить само транспортное средство, найдя ему полезное статичное применение на «запасном пути». В следствии этого куда более легко, чем это представ- лялось поначалу, осуществимые утопии приводят к дефициту утопиче- ского.
Румянцев, всег- да относящийся к моим текстам с неизменным вниманием, заметил, не слишком ли часто я использую само слово «утопия», нельзя ли в некоторых случаях применить в качестве синонима слово «проект» что напоминало сделанное ранее замечение упомянутого выше П.
Михеда после моего до- клада о Царскосельской утопии. Однако, как отмечает харьковская иссле- довательница В. Предлагаемый нами к осмыслению «избыточный» квази концепт стоп-диалектики как движущей силы утопического жанра, исходит из внутренней проблематичности языка и текста утопии как текста русской культуры2.
Когда Н. Карамзин ввел в русский язык, вместе с иными заимствованиями и кальками, слово «развитие», пуриста А. Шишко- ва это ввергло в негодование.
И впрямь, вдумаемся в этимологическую структуру этого слова, раз-витие, т. А сегодня отказ от этого принципиального слова воспринимается не менее драматично, как-то самосвязывающе. Барта, что можно применить и к сфере утопического текстопроизводства, — созда- ется, вырабатывается путем нескончаемого плетения множества нитей; заблудившись в этой ткани в этой текстуре , субъект исчезает подобно пауку, растворенному в продуктах своей собственной секреции, из кото- рых он плетет паутину»3.
Уже Платон зафиксировал тесное переплетение влечения и творческого воображения, поскольку вожделение порождается памятью4. Образ чего-то недостающего для тела может быть или не быть отрицательным — счи- таться или нет лишенностью как формой не самого тела, но только памяти. Образ может возникать из этого отрицания или, наоборот, так никогда в него и не перейти.
В дальнейшем Декарт устанавливает требование сораз- мерности разума и воли, чтобы избежать ошибки или вымысла. Сама воля воспринимается лишь тогда, когда она шире разума — в представлении, где приходится делать усилие, излишнее в мышлении. По Лейбницу, наобо- 1 Суковатая В.
Избранные работы. Материалы научной конференции 17 января г. Пожалуй, именно Лейбниц в утопичнейшем в жанровом смысле XVIII веке задал европейскому мышлению парадигму отношения к России как к чистому листу буквальной реализации масштабных и принципиально но- вых социальных проектов. Как отмечает В. Куренной, через многочисленные письма и записки Лейбница лейтмотивом проходит образ России как «невозделанного поля», tabula rasa и т.
Известно, что дворец, строящийся вновь, выходит лучше, чем тот, который строился веками и часто подвергался исправлениям и изменениям»5. Вообще-то, сама идея новой постройки, закладывающейся на новом фундаменте восходит к одному из родона- чальников новоевропейской философии — Рене Декарту, который под- робно развивает ее в своем «Рассуждении о методе».
При этом Декарт в своем намерении выстроить свою систему знания предостерегает от по- пыток масштабных общественных переустройств: «Эти громады слиш- ком трудно восстановить, если они рухнули, трудно даже удержать их от падения, если они расшатаны, и падение их сокрушительно».
Для осмотрительных новоевропейских философов общества со сложившейся системой отношений мало подхо- дят для крупномасштабных социальных экспериментов. А вот строить в России — это не перестраивать, а возводить заново, согласно единому разумному замыслу.
То есть для Лейбница Россия предстала как уни- кальная возможность реализации картезианского проекта в масштабах самой обширной державы в мире.
Впрочем, все реальные преобразова- ния Петра в малой части соответствовали замыслам Лейбница. Теперь, размышляет В. Куренной, можно только гадать, как выглядели бы наука 5 Куренной В. Примерно так же, как гадать, как развивалась бы советская система, долгое время воплощавшая наде- жду ряда западных интеллектуалов, окажись там во главе идеологии не М. Суслов, а Г. Цензурируя издание переводных и российских утопий «снизу», в своих литературных опытах она не обошла вниманием этот жанр и принцип.
Российский опыт Просвещения проявился «осуществившейся утопией» и осуществившим- ся мифом, будучи при этом закономерным результатом утопии «Третьего Рима». Желая захватить «как можно больше места» для реализации своих замыслов, императрица тоже воплощала утопию, только занявшую место мифа. В конечном счете, опредмечивание идеи совершалось в сфере идей же. Поэтому утопия представала парад- но, фасадно, отполированной до блеска тысячекратными упражнениями логики, — так же, как невские граниты отполированы вечными прикос- новениями «пустынных волн»8.
Любопытным образцом мемуарно-эпистолярной литературы, раскры- вающем механизм утопического сознания эпохи Просвещения, являет- ся и переписка Екатерины II с Вольтером.
Здесь основным объектом со- вместного российско-европейского утопического творчества становится восстановление Греческой империи с центром в Константинополе как 7 Никольский С. Русское мировоззрение. Арте- мьева, М.
Сочиняя свою элли- нофильскую утопию, Вольтер, чтобы польстить «звезде Севера» Екатери- не, использует весь арсенал поэтических образов государственной мифо- логии. В свою очередь, Екатерина II, подыгрывая философу, обещает ему «к его въезду в Константинополь», греческие одежды, подбитые «драго- ценнейшими сибирскими мехами» письмо от 17 декабря г. Однако при этом, уже в переписке г. Овчинникова нащупывает прин- ципиальное нежелание Екатерины II сводить воедино свою восточную политику и европейскую утопию освобождения «детей любви достойно- го Алкивида» из-под власти непросвещенных турок.
Императрица под предлогом заботы о здоровье философа не позволяет Вольтеру приехать в Россию, чтобы оказывать на нее личное давление, что вызывает раз- драженное высказывание философа о государях, которые «очень любят свои пользы». Циммерманом в — гг.
В случае же с Д. Дидро ситуация оказалась сложнее. После приезда в Россию в году французский фи- лософ в течение нескольких месяцев в письмах своим друзьям и близким выражал эпистолярные восторги по поводу российской императрицы и ее страны, уверяя всех и себя?
Во время пребывания в России философ создает лично для Екатерины II «Философские, исторические и другие записки различного содержания», состоящие из 62 статей-писем. В них представлены самые различные утопические проекты, начиная от превращения Комиссии по составлению нового законодательства в высшее представительное учреждение в России до изучения анатомии в Смольном институте, что должно способствовать нравственной закалке воспитанниц перед искушениями вольтерьянского либертинажа.
Наибо- лее известным текстом «Записок» стала глава «Мечтания Дени-Философа наедине с самим собой». Хотя формально «Записки» представляли собой запись бесед философа с императрицей, однако в действительности, это были «воображаемые» разговоры с императрицей на темы, важные для философа-просветителя. Об этом свидетельствует глава «Предпоследний листок», в которой летний философ отождествляет себя со «смышле- ным ребенком», который «мнит себя философом» и поздравляет россий- скую императрицу с тем, что она не услышит больше его «болтовни».
Дидро и Екатерине II. Например, уже в письмах Дидро, созданных на пути из России, намечается бытовой конфликт союза «монарха и философа». В письмах своим друзьям Дидро гордится тем, что работал на Екатери- ну II в течение полугода совершенно бесплатно, как и было положено иде- альному философу-утописту. После возвращения во Францию Д.
Дидро создал «Замечания на наказ Императрицы Всероссийской», в котором подверг достаточно пристраст- ной критике то, чем он еще недавно восхищался в Петербурге аналогич- ным образом поступил и увлеченный поначалу социалистическом экспе- риментом в СССР А. Жид, «разочаровав» советское руководство в г. Прочитав книгу Д. Дидро, Екатери- на II охарактеризовала его в письме к Ф. Гримму как «настоящий дет- ский лепет». В беседе с французским послом Л. Сегюром Екатерина II «дает урок» уже покойному Д.
Дидро, отметив разницу между созданием утопий на бумаге и управлением реальными людьми, которые «чрезвычай- но чувствительны и щекотливы» 9. Едва ли не главным педагогическим проектом Екатерины II было «Ге- неральное учреждение о воспитании обоего пола юношества» , которое ставило перед собой вполне утопические задачи воспитания в дворянском сословии людей «новой породы».
Особое место в проекте занимал Смольный институт, который должен был способствовать по- явлению в эпоху Просвещения России новой породы женщин, будущих идеальных матерей и жен.
Утопический проект Екатерины II и И. Бец- кого активно поддерживался европейскими и русскими просветителя- ми. Так, Д. Дидро в «Записках» отмечал, что в Смольном «осуществи- ли самую чудесную и самую полезную из химер», благодаря которой лицо империи изменится в два десятка лет, так как женщины повеле- вают мужчинами».
Успехи Смольного воспитания были воспеты А. Су- мароковым в «Письме к девицам г. Нелидовой и г. Однако у смолянок были не только восторженные почитатели, но и критики. Не случайно в комедии «Ябеда» В. Капниста появляется образ непрак- 9 Овчинникова Е. Рос- сийская утопия эпохи Просвещения и традиции мирового утопизма. Артемьева, М.
При этом Н. Греч приводит в записках мно- гочисленные анекдоты о непрактичности воспитанниц, думающих, что белые булки растут на деревьях. В анонимной повести «Истинное приключение благородной россиянки» г. Тем не менее, при жизни Екатерины II утопическое поле Смольного института явно перевешивало будущую дистопию.
В «Памятных записках» Алымовой-Ржевской обращает на себя внимание постоянная попытка героини представить себя в образе равной по духу и воспитанию оппонентки Бецкого, которая «привыкла думать и рас- суждать». Эта привычка к интеллектуальной работе, ощущение своей внутренней свободы и развитое чувство собственного достоинства ме- муаристка относит к преимуществам Смольного воспитания.
Трагиче- ский финал жизни Бецкого, напоминающий драму Гумберта Гумберта из набоковской «Лолиты», становится еще одним предостережением в адрес педагогической утопии как таковой, когда душа женщины, ее сердце становится полем рискованного нравственного эксперимента. Наиболее же интересный и поучительный вариант «утопии как реаль- ности» представляют записки императрицы Екатерины II, практически единственный текст XVIII века, который писался автором на протяже- нии всей его жизни.
Гюнтер охарактеризовал жанр романов А. Платонова10, к каковым можно также добавить откры- тия Е. Для утописта языка и текста и антиутописта в жанре В. Набокова принципиально важной была творческая расправа с Н. Черны- шевским. Как отметила В. Чаликова, чтобы рассмотреть утопию объем- 10 Гюнтер Г.
Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А. Бахтину и по К. Ман- хейму, нам надо перестать мыслить только и исключительно в рамках «исторического метода» — надо обратиться к структуральному методу. Если взглянуть на Россию сквозь призму историко-жанровой концепции Х. Уайта11, это страна-текст а не какой-либо жанр , и текст метаутопи- ческий и атопический.
Если жизнью языка правит безжалостная топика, язык всегда исходит из какого-то места, и потому всякий язык есть не что иное, как воинствующий топос, то текст атопичен если и не в плане по- требления, то по крайней мере в плане производства. Из этой атмосферы атопии текст извлекает и передает читателю странное ощущение полной изолированности и в то же время умиротворенности. Ведь мирные пере- дышки могут случаться и в войне языков, и эти передышки суть тексты» Российско-европейский диалог сквозь утопическое измерение оборачи- вается диалогом жанра и текста.
Семиотически неискушенное мыслительное прикосновение к самой теме утопии, сделанное с самыми благими эпистемиологическими на- мерениями, способно ввергнуть храбреца в стилистический хаос, заста- вить заплутать его в трех соснах — или, если обратиться к приему сна, в рамках которого в основном и совершенствовался этот жанр в России, постоянно и неизбежно просыпаться в одном и том же месте между дву- мя повешенными, подобно герою романа Яна Потоцкого «Рукопись, най- денная в Сарагоссе».
В качестве последнего примера приведу солидный том Р.
