Преступление и наказание цитаты о любви, | Цитаты Фёдора Михайловича Достоевского
Прямо писатель этого адреса в романе не указывал. В одном из писем Достоевский сообщал: «Сижу над работой, как каторжник… Всю зиму никуда не ходил, никого и ничего не видел, в театре был только раз… И так продолжится до окончания романа — если не посадят в долговое отделение» [8]. Второй разряд каторжника означал, что осуждённому предстоит работать не в рудниках , как преступникам первого разряда, а в крепости. Режиссёр Юрий Завадский , объясняя свой выбор и трактовку произведения, писал, что «над Раскольниковым нет неба. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог».
Одним из выпавших на долю Авдотьи Романовны испытаний становится её изгнание из дома Свидригайловых — «оскорблённая и опозоренная» девушка возвращается в город в крестьянской телеге, наполненной спешно брошенными вещами.
Выйдя из укрытия, служанка обнаружила, что её одежда выброшена на улицу [86]. Дуня внешне похожа на Родиона Романовича — она «замечательно хороша собой»: с тёмно-русыми волосами, чёрными глазами и почти всегда серьёзным выражением лица. По предположению исследователей, возможным прототипом героини была Авдотья Яковлевна Панаева — подтверждением тому является и фактически воспроизведённый портрет известной красавицы на страницах романа, и совпадение имён [90]. Достоевский познакомился с Авдотьей Яковлевной в году и некоторое время был увлечён ею; в письме, адресованном брату, он признавался, что «был влюблён не на шутку в Панаеву, теперь проходит» [91].
В то же время литературовед Ромэн Назиров писал, что считать, будто психологический портрет Дуни полностью совпадает с характером Панаевой, нельзя: персонажа «Преступления и наказания» отличает «героическое целомудрие», которое не было свойственно Авдотье Яковлевне. Поэтому не исключено, что в создание образа сестры Раскольникова Достоевский вложил и другие впечатления и воспоминания.
Их отзвук Назиров нашёл в словах Свидригайлова, обращённых к Родиону Романовичу: «Она [Дуня] была бы одна из тех, которые претерпели мученичество и, уже конечно бы, улыбались, когда бы им жгли грудь раскалёнными щипцами». Соотнеся эту фразу с эпизодом из биографии Достоевского, посетившего в году палаццо Питти , литературовед пришёл к выводу, что в образе Дуни писатель запечатлел черты героини увиденной им во флорентийской галерее картины Себастьяно дель Пьомбо «Мученичество святой Агаты » [92].
Дуня наряду с Полиной из « Игрока », Аглаей Епанчиной из «Идиота» и Грушенькой из «Братьев Карамазовых» входит в условную галерею «героинь-мучительниц» Достоевского [89]. Пристав следственных дел Порфирий Петрович — единственный из основных действующих лиц персонаж, которому Достоевский не дал фамилии [93] ; имя, возможно, было позаимствовано автором из «Губернских очерков» Михаила Салтыкова-Щедрина , где фигурирует полный тёзка героя — «человек, казённых денег не расточающий, свои берегущий, чужих не желающий» [94].
Порфирий Петрович живёт в служебной квартире при полицейском участке [95] — именно там он проводит расследование и раскрывает преступление [93]. Придя к нему впервые с Разумихиным, Раскольников видит полноватого человека лет тридцати пяти, облачённого в халат и домашние туфли, с почти добродушным выражением на круглом лице [96]. Уже при первой встрече Порфирий Петрович демонстрирует редкую осведомлённость: двумя месяцами ранее он прочитал статью Раскольникова «О преступлении», в которой студент обосновал деление людей на «обыкновенных» и «необыкновенных».
Во время беседы хозяин — с помощью наводящих вопросов — вынуждает Родиона Романовича перейти к рассуждениям о праве тех и других на существование. Речь следователя полна уменьшительно-ласкательных слов, она «обволакивающая и выматывающая»; пристав включает в диалоги провокационные реплики, заставляющие гостя раскрываться [96].
Как отмечал Валерий Кирпотин, Порфирий Петрович в беседах «логичен и интуитивен, умён и хитёр, осторожен и смел». Каждая встреча Раскольникова с ним — это очередной раунд поединка, в котором пристав использует почти гипнотические приёмы [97].
Уловки и мистификации следователя заканчиваются в конце последнего разговора героев проходящего в каморке Раскольникова , когда Порфирий Петрович, понимая, что его собеседник надломлен и повержен, напоминает, что не надо «брезговать жизнью», и даёт ему некую свободу выбора [98].
Порфирий психологически угадал в Раскольникове убийцу, он психологически преследовал его, мучил его, экспериментировал над ним, пока не загнал его в угол и не добился его признания… У Порфирия нет никаких фактов, никаких улик, и в его подозрениях, в его созревшей наконец уверенности нет ничего, кроме психологии [99].
В литературоведении получили распространение несколько основных точек зрения, касающихся трактовки образа Порфирия Петровича. По мнению Виктора Шкловского, Фёдора Евнина, Леонида Гроссмана, следователь является в романе «идеологическим заместителем автора».
Валерий Кирпотин, Георгий Фридлендер и некоторые другие исследователи придерживаются противоположных взглядов, считая его представителем «официальной законности».
Выразитель третьей позиции — Юрий Карякин — полагал, что для Порфирия поединки с Раскольниковым не менее важны, чем для Родиона Романовича: пристав в романе также «проходит путь нравственного возрождения» []. Наконец, литературовед Игорь Сухих назвал пристава двойником главного героя: Порфирий Петрович хорошо понимает логику своего собеседника, «потому что узнаёт в нём какие-то собственные мысли» [].
Дмитрия Разумихина — университетского товарища Раскольникова — Достоевский в одном из черновиков ошибочно назвал Рахметовым. Исследователи считают, что авторская оговорка не была случайной: и персонаж «Преступления и наказания», и герой романа Николая Чернышевского « Что делать?
И тот, и другой закаляют волю и тело: если Рахметов, готовясь к грядущим лишениям, тянет с бурлаками лямку на Волге и приучает себя не реагировать на боль, то Разумихин может «квартировать на крыше, терпеть адский голод и необыкновенный холод» []. Отличия между ними заключаются в том, что жёстко-целеустремлённый герой Чернышевского отсекает от себя всё лишнее и сближается только с единомышленниками, тогда как у персонажа Достоевского круг общения весьма широк: он с готовностью вступает в беседы с первым встречным и «человеку придаёт значение большее, чем его принципам» [].
Разумихин почти неотлучно находится рядом с Раскольниковым, поддерживая не только его, но и Авдотью Романовну и Пульхерию Александровну. В эпилоге сообщается, что Дмитрий навещал товарища в тюрьме; после женитьбы на Дуне он планирует вместе с супругой перебраться в Сибирь, чтобы быть поближе к тому острогу, в котором отбывает срок Родион Романович [].
Другим представителем прогрессивной молодёжи является Андрей Семёнович Лебезятников — сосед Мармеладовых, в квартире которого останавливается прибывший в Петербург Лужин.
При разработке его образа Достоевский в предварительных материалах сделал пометку: « Нигилизм — это лакейство мысли» []. Персонаж задумывался как явная карикатура на героев Чернышевского, и потому его рассуждения о жизненном устройстве коммуны написаны с пародийной отсылкой на диалоги из романа «Что делать? Однако когда Лебезятников узнаёт о провокации Лужина в отношении Сони, комический налёт с него слетает: Андрей Семёнович сначала изобличает Петра Петровича, а затем пытается помочь покинувшей жилище Катерине Ивановне [].
С этого момента, по словам Валерия Кирпотина, «карикатура кончилась, художник победил памфлетиста » [39]. Матери Родиона и Авдотьи — Пульхерии Александровне — в начале романа сорок три года; это мягкая, деликатная, исключительно честная женщина, которая, как отметил писатель Николай Наседкин , «до самого конца не осознала катастрофу сына».
Драматические события, связанные с Раскольниковым, подрывают её здоровье: с момента вынесения приговора она беспрестанно говорит о Родионе, рассказывая о нём незнакомым людям на улицах и в лавках. Затем в её сознании возникает фантазия, что сын должен вернуться из Сибири через девять месяцев; Пульхерия Александровна начинает готовиться ко встрече. После двухнедельной лихорадки , пребывая в почти непрерывном бреду, она умирает []. Достоевский очень тщательно относился к выбору имён и фамилий своих персонажей — зачастую в них не только содержались характеристики действующих лиц, но и указывались их возможные прототипы; порой в ономастике Фёдора Михайловича исследователи выявляли перекличку с героями других авторов, литературными и мифологическими сюжетами, историческими событиями [] [].
Так, в черновых материалах к «Преступлению и наказанию», когда Пульхерия Александровна произносит «Раскольниковы двести лет известны», присутствует отсылка к «корням» и конкретным датам, связанным с началом раскола []. Кроме того, по трактовке Альфреда Бема, существует смысловая связка между понятиями «раскол» и «раздвоение» []. По другой версии, Фёдор Михайлович, изучая историю своего рода его дочь Любовь Фёдоровна в книге мемуаров писала о литовских корнях отца [] , вероятно, обратил внимание на фамилию князя Швитригайло , одна из частей которой geil «сладострастный» вполне соотносилась с личностью Аркадия Ивановича [].
В произведениях Достоевского есть два персонажа по фамилии Лебезятников: один из них, надворный советник Семён Евсеевич, появляется в рассказе « Бобок » и проявляет себя как человек, стремящийся «услужить старшим по чину». Вторым является молодой прогрессист Андрей Семёнович из «Преступления и наказания». Значение этой фамилии, с одной стороны, объяснил сам Фёдор Михайлович, написавший в черновиках «Лебезятников, лебезить, поддакивать…» [] ; с другой — герой Дмитрий Разумихин, произносящий в романе фразу о том, что человек должен иметь твёрдую почву — «не то будешь подличать, лебезить, поддакивать» [].
В истории семьи Мармеладовых — Семёна Захаровича, Катерины Ивановны, Сони — отразилось столь большое количество страданий, боли и несчастий, что Достоевский заложил в их фамилию «горько-ироничный» смысл [47]. Отдельные исследования касаются имени представительницы этой семьи — Сони. Согласно версии литературоведа Моисея Альтмана, существует определённая близость между героинями-тёзками Софьей Семёновной Мармеладовой и второй женой Фёдора Карамазова Софьей Ивановной — и та, и другая отличаются кротким нравом, «незлобивостью и безответностью».
К числу их ближайших литературных «родственниц» относятся также Софья Матвеевна « Бесы » и Софья Андреевна Версилова « Подросток » [].
В «Преступлении и наказании» имя Соня идёт в сочетании со словом «вечный» «Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит! По словам Валерия Кирпотина, этот эпитет , изначально использовавшийся Бальзаком применительно к отцу Горио «вечный отец» , в контексте романа Достоевского означает не только бесконечную преданность, но и «порядок, на котором стоит ненавистный Раскольникову мир» [].
Другой смирной и покорной героиней романа является убитая Раскольниковым Лизавета Ивановна. Родион Романович, слушая воспоминания Сони о сводной сестре Алёны Ивановны, называет Лизавету «юродивой», а рассказчик сообщает, что её считали «чуть ли не идиоткой» что у Достоевского означает не медицинский диагноз, а «сердечную простоту».
Имя, которое писатель дал своим персонажам, могло быть взято им из «Алфавитного списка святых с указанием чисел празднования их памяти и значения имён» — этот календарь находился в библиотеке Фёдора Михайловича, и он знал, что слово «Елизавета» переводится с иврита как «почитающая Бога».
Наконец, связь с ещё одной Лизаветой Ивановной — воспитанницей графини из пушкинской « Пиковой дамы » — обнаружил Альфред Бем:. Германн губит старуху графиню и попутно морально «убивает» её воспитанницу, живущую с нею в одном доме. Раскольников убивает старуху-ростовщицу и здесь же убивает и её сводную сестру — Лизавету Ивановну… Совпадение в имени побочной жертвы не считаю случайным; оно выдаёт, скрытую может быть для самого Достоевского, связь обоих сюжетов [].
Среди образов «Преступления и наказания» исследователи выделяют Петербург, называя его не просто местом действия, а равноправным и даже, возможно, главным героем романа []. Достоевский считал Петербург и «самым умышленным», и «самым фантастическим городом в мире» []. Размышления о том, как он воздействует на внутренний мир человека, писатель вложил в уста Свидригайлова, который в разговоре с Раскольниковым замечает: «Редко где найдётся столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге!
Чего стоят одни климатические влияния! Основоположниками «петербургского текста» были Александр Пушкин и Николай Гоголь [] , но Достоевский, создавая образ большого города, продолжил тему, заданную другим литератором — Николаем Некрасовым — в составленном им альманахе «Физиология Петербурга» — Так, интонации включённого в некрасовский сборник рассказа Дмитрия Григоровича «Петербургские шарманщики» повторяются в словах Раскольникова, обращённых к случайному прохожему: «Я люблю, как поют под шарманку в холодный, тёмный и сырой осенний вечер, непременно в сырой… или, ещё лучше, когда снег мокрый падает» [].
В романе воссозданы элементы быта Петербурга х годов. Рассуждения Родиона Романовича об особом настроении, создаваемом шарманкой во время снегопада, когда «фонари с газом блистают», служат напоминанием о том, что в ту пору весь центр российской столицы уже освещался газовыми лампами []. В сцене, когда Раскольников после убийства Лизаветы идёт на кухню, чтобы вымыть руки и топор, присутствует деталь из хозяйственной жизни горожан: на лавке стоит «ведро, наполовину полное воды».
В середине XIX века в Петербурге ещё не была построена система непрерывного водоснабжения, и жители или брали питьевую воду из колодцев , находящихся во многих дворах, или — с помощью водовозов — получали её из рек и каналов [].
Во время скитаний по городу Раскольников заходит в трактир, просит слугу принести свежие газеты и просматривает заголовки; в заметках — среди прочих новостей — сообщается о многочисленных пожарах, которые, как писали в году « Русские ведомости », обрели в то время в Петербурге «ужасающие размеры».
Публицист Николай Страхов в воспоминаниях о Достоевском рассказывал, что «пожары наводили ужас, который трудно передать» []. Направляясь в полицейскую контору, герой видит «дворников с книжками под мышкой». Как пояснял журналист и краевед Владимир Михневич , под «книжками» в романе подразумевались домовые книги, в которые заносились сведения о «всяком лице, прибывшем в Петербург» [].
К числу новых для российской столицы веяний, отражённых в произведении, относятся коммуны, появившиеся после выхода в свет романа Николая Чернышевского « Что делать? Наиболее известной из них была община, организованная писателем Василием Слепцовым , — она располагалась на Знаменской улице и считалась центром притяжения демократической молодёжи. Кроме того, Достоевский, возможно, слышал о коммуне, находившейся на Средней Мещанской улице : писатель жил в том же районе [].
Петербург Достоевского — это не город Невского проспекта , белых ночей и глядящихся в Неву пышных дворцов Английской набережной. Это Петербург доходных домов, чёрных лестниц, похожих на гроб каморок, полицейских управлений и кабаков… Город бедный живёт своей привычной жизнью и, кажется, не подозревает о другом, парадном Петербурге [].
Действие романа начинается с того, что герой выходит из каморки, расположенной в С — м переулке, и направляется к К — ну мосту.
В году вдова Достоевского Анна Григорьевна расшифровала часть сокращённых наименований, сделав специальные пометки на полях собственного экземпляра «Преступления и наказания»; согласно её обозначениям, действие начинается в Столярном переулке , а Раскольников движется к Кокушкину мосту []. Однако исследователи К.
Купман и А. Конечный, занимавшиеся изучением топографии романа, полагали, что под С — м переулком писатель, возможно, имел в виду другой элемент инфраструктуры — Спасский переулок :.
Сложная картина нарушения реальной топографии Петербурга создаёт специфический образ города в романе: с одной стороны — узнаваемый конкретный район города, с другой — город-двойник, отражённый как бы в кривом зеркале, где улицы и расстояния не соответствуют реальным, а дома героев и их местонахождение подвижны и неуловимы [].
Тем не менее многие литературоведы взяли за основу версию о том, что каморка Родиона Романовича находилась в доме Шиля в Столярном переулке: так, Моисей Альтман писал, что «местожительство Раскольникова тесно связано с адресами Достоевского» [] , краевед Евгения Саруханян указывала, что хотя у исследователей есть определённый выбор, более других «на дом Раскольникова походит здание на углу бывшей Средней Мещанской и Столярного переулка» [] , а Леонид Гроссман решительно утверждал, что Столярный переулок — «это точный адрес Раскольникова» [].
При этом историк Николай Анциферов , соглашаясь с расшифровкой вдовы писателя, отмечал, что если исходить из текста романа, то похожих домов в Петербурге было много []. В Столярном переулке, судя по информации из газеты «Петербургский листок» за год, находилось шестнадцать домов, в которых размещалось восемнадцать трактиров и распивочных: «Так что желающие насладиться подкрепляющей и увеселяющей влагой… не имеют даже никакой необходимости смотреть на вывески: входи себе в любой дом — везде найдёшь вино» [].
Направляясь к старухе-процентщице, Родион Романович проходит через Сенную площадь с её «обилием известных заведений». Достоевский был хорошо знаком с этим районом о котором Салтыков-Щедрин писал как о месте, где «полиция не требует даже внешней благопристойности» [] , поэтому маршрут своего героя он воспроизвёл весьма скрупулёзно.
Именно на Сенной Раскольников замышляет убийство Алёны Ивановны; туда же он приходит, чтобы принародно признать себя убийцей: «Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю» []. Покидая свою каморку и возвращаясь в неё, Родион Романович постоянно спускается и поднимается по лестнице — согласно подсчётам исследователей, герой на протяжении романа выполняет это действие 48 раз.
Сама же лестница обретает значение отдельного образа — как писал литературовед Л. Дмитрий Сергеевич Лихачёв признавался, что при преодолении тех тринадцати ступеней, которые ведут к жилищу героя, человека «охватывает ужас»: «Иллюзия реальности поразительная» []. У исследователей нет единого мнения по поводу адреса дома «преогромнейшего, выходившего одной стеной на канаву, а другою в — ю улицу» старухи-процентщицы.
Николай Анциферов предполагал, что её квартира находилась «на левом углу Садовой и Никольского рынка ». Краеведы Юрий Краснов и Борис Метлицкий придерживались версии, что дом героини стоял неподалёку от Гороховой улицы []. В романе указывается, что жилище Раскольникова отделено от полицейской конторы «четвертью версты »; для того, чтобы добраться до неё, герой проходит через — ский мост, затем движется прямо и поворачивает налево. В плане Петербурга, составленном в году, и в адресной книге города за год значится полицейская контора, находившаяся по адресу: Большая Подьяческая , Николай Анциферов и Евгения Саруханян считали, что путь героя пролегал именно к этому строению [] [].
В то же время некоторые исследователи например, Юрий Краснов и Борис Метлицкий называли другой адрес — своё мнение они обосновывали тем, что квартира, в которой Достоевский работал над романом, в середине х годов «относилась к 3-му кварталу 2-й полицейской части», а соответствующая контора «размещалась в доме 67 по Екатерининскому каналу» [].
Достоевский, сообщив осенью года о работе над «Преступлением и наказанием» издателю Михаилу Каткову, упомянул, что «действие современное, в нынешнем году» [5]. В самом произведении указаний на конкретные даты не содержится, однако присутствуют узнаваемые приметы, позволяющие соотнести романные и реальные события. При этом, по замечанию Владимира Данилова, описание накрывшего город зноя было необходимо Фёдору Михайловичу не только ради «придания роману колорита современности», но и для отражения психологического состояния героя: «Жара должна была содействовать обострению отрицательных впечатлений Раскольникова от окружающей жизни» [].
Подобное мнение разделял и критик Вадим Кожинов , писавший, что жару в произведении не следует рассматривать в качестве одной лишь «метеорологической приметы»: «Это не только атмосфера июльского города, но и атмосфера преступления» []. Накануне преступления Раскольников, обратив внимание городового на подозрительного гражданина, произносит: «Вон он отошёл маленько, стоит, будто папироску свёртывает».
Подробность, касающаяся папироски, была актуальной для середины года: летом вышло в свет постановление, разрешающее курение на улицах российской столицы.
Как отмечали исследователи, Достоевский специально включил эту деталь в текст романа, чтобы «придать изображению характер текущего дня» []. Лужин, рассуждая о росте преступности в «высших классах», упоминает о том, что «в Москве ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей — и в главных участниках один лектор всемирной истории».
Не исключено, что Достоевский обратил внимание на эту криминальную историю потому, что «главным участником» был профессор академии коммерческих наук Александр Неофитов, приходившийся Фёдору Михайловичу родственником по материнской линии []. Свидригайлов, объясняя Раскольникову, почему он дважды ударил хлыстом свою жену Марфу Петровну, замечает, что аналогичный случай произошёл несколько лет назад с «осрамлённым всенародно и вселитературно одним дворянином», избившим в вагоне некую пассажирку.
История, о которой вспомнил Аркадий Иванович, случилась в году. Пресса широко освещала обстоятельства дела, и выпускаемый в ту пору братьями Достоевскими журнал «Время» публиковал материалы, рассказывающие о «геройском подвиге» вышневолоцкого помещика Козляинова []. Тот же Свидригайлов накануне самоубийства подходит к окну своего «нумера», смотрит в ночную мглу и думает о том, что «вода прибывает, к утру хлынет, зальёт подвалы и погреба». В этой сцене дана отсылка к конкретной дате: в ночь с 29 на 30 июня года в российской столице действительно началась сильная буря; от дождя и разрушительного ветра пострадала прежде всего Петербургская сторона [].
В разговоре с Соней Мармеладовой Раскольников объясняет причины совершённого им преступления отнюдь не радением о судьбе близких или даже всего человечества — в основе его деяния лежат иные мотивы: «Я просто убил, для себя убил; для себя одного… Мне другое надо было узнать… Смогу ли переступить или не смогу! Более подробно идея Родиона Романовича раскрывается в его беседах со следователем.
Зимой, за полгода до убийства, герой написал статью «О преступлении», в которой обосновал деление человечества на два разряда. Низший разряд — это обыкновенные люди, существующие в рамках заповеди «Не убий».
К высшему относятся Наполеон, Магомет , Ньютон , Кеплер , Ликург , Солон и другие «законодатели человечества»; они, согласно теории Раскольникова, «имеют право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия». Отправляясь с топором в дом Алёны Ивановны, Родион Романович примеряет свою теорию на себя, пытаясь определить, к какому разряду он принадлежит [].
Когда Порфирий Петрович впервые выводит разговор на статью, Раскольников припоминает, что «действительно написал… по поводу одной книги». Исследователи выдвигали разные версии относительно её названия. Выход книги сопровождался дискуссиями и в российской, и в зарубежной прессе, за которыми Достоевский внимательно следил.
Возможно, его заинтересовали отдельные фрагменты из предисловия к «Истории…», перекликающиеся с тезисами Раскольникова: «Когда необыкновенные дела свидетельствуют о величии гениального человека, то приписывать ему страсти и побуждения посредственности — значит идти наперекор здравому смыслу» [].
Валерий Кирпотин называл другое произведение, которое могло повлиять на мировоззрение Родиона Романовича, — это философский труд Макса Штирнера «Единственный и его собственность» [] , с содержанием которого Достоевский мог познакомиться ещё в молодые годы в доме Михаила Петрашевского. Литературовед Михаил Алексеев полагал, что существует определённое сходство между теорией Раскольникова и принципами, заложенными в трактате писателя Томаса де Квинси «Убийство как одно из изящных искусств» [].
В то же время Юрий Карякин считал, что «книг таких было много, слишком много… Раскольниковская статья и есть художественный образ всех этих книг» []. Через тринадцать дней после убийства Раскольников прощается с Пульхерией Александровной, Дуней и Соней и отправляется сначала на Сенную, а затем — в полицейскую контору.
Там герой произносит: «Это я убил тогда старуху-процентщицу и сестру её Лизавету топором и ограбил» []. Его признание, как заметил Юрий Карякин, — это ещё не раскаяние: герой кланяется народу на площади и делает явку с повинной не от осознания своей вины, а «от тоски, безысходности и нечеловеческой усталости»:.
Он в это мгновение был как в «припадке», пишет Достоевский. Сцена всенародного покаяния на площади не получилась потому, что не было ещё самого покаяния. Народ на площади смеётся над ним… Вышел не катарсис , а именно припадок []. Эпилог в «Преступлении и наказании» исследователи называют информационным [] и открытым [] : в нём, с одной стороны, рассказывается о событиях, прошедших в течение полутора лет после признания Раскольникова смерть Пульхерии Александровны, свадьба Авдотьи Романовны и Дмитрия Разумихина, их планы, касающиеся возможного переезда в Сибирь [] ; с другой — обозначается перспектива для новой истории о «постепенном обновлении и перерождении человека» [].
Правда, героем этой истории становится уже не Родион Романович, а «положительно-прекрасный человек» Лев Николаевич Мышкин из « Идиота » — следующего романа Достоевского []. Заключительная часть «Преступления и наказания» начинается с описания сибирского города, в крепости которого находится острог, — там отбывает восьмилетний срок ссыльнокаторжный второго разряда Родион Раскольников.
В этой картине зафиксированы воспоминания Достоевского об Омском остроге, в котором Фёдор Михайлович находился в течение четырёх лет. Второй разряд каторжника означал, что осуждённому предстоит работать не в рудниках , как преступникам первого разряда, а в крепости.
Сам Достоевский во время пребывания на каторге также входил в число арестантов второго разряда []. Приговор для Родиона Романовича, как отмечается в эпилоге, «оказался милостивее, чем можно было ожидать», — это было связано с тем, что по Уложению о наказаниях свода уголовных законов от года убийство процентщицы и её сестры трактовалось судом как «учинённое хотя и с намерением, но по внезапному побуждению»; кроме того, были учтены «явка с повинною и некоторые облегчающие вину обстоятельства » [].
В первые месяцы пребывания в остроге Раскольников не чувствует за собой вины: «Совесть моя спокойна. Конечно, сделано уголовное преступление… ну и возьмите за букву закона мою голову… и довольно» [].
Зато герой всё больше понимает, что между ним и другими каторжанами существует «непроходимая пропасть»: «Его даже стали ненавидеть… смеялись над его преступлением». Эти строки соотносятся с письмом Достоевского брату, где, в частности, говорится: «нас, дворян, встретили они враждебно и со злобною радостью в нашем горе» []. Во время болезни Родиону Романовичу начинают сниться «вещие сны» — в одном из них он видит « моровую язву , идущую из глубины Азии на Европу»; в итоге должны погибнуть все, кроме немногих «избранных» людей.
Этот сон предшествует «последнему перерождению» героя [] ; в основе его видения — я глава Евангелия от Матфея , в которой Иисус говорит ученикам: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это ещё не конец; ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; всё же это — начало болезней… И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни» [].
В черновиках Достоевского сохранилась запись, свидетельствующая о том, что идею романа писатель видел в тезисе «Православное воззрение, в чём есть православие. Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием» [] [] , поэтому Раскольников в процессе «перерождения» проходит через боль и мучения [].
Сначала сны, а затем и приезд Сони Мармеладовой, совместное с нею чтение Нового Завета выводят героя из душевного тупика []. Пребывая в поисках финальной фразы, автор романа сделал пометку: «Последняя строчка.
Неисповедимы пути, которыми Бог находит человека». В истории нравственных блужданий Раскольникова «Бог нашёл человека», считает литературовед Игорь Сухих []. Иной точки зрения придерживался Юрий Карякин, писавший, что Родион Романович «так и не открыл Евангелия»; у героя были другие основания для внутреннего обновления: «Разве могут её [Сонины] убеждения не быть теперь и моими убеждениями?
Раскольникова спасает Соня. Судьбы её брата и сестры устраивает перед самоубийством Свидригайлов. Дуню выручает влюблённый в неё Разумихин. Человека спасает другой человек, но дыра в бытии затягивается лишь в этом месте. Все остальные проблемы остаются нерешёнными. Хватит ли на всех любви «вечной Сонечки»? Кто спасёт погибающий от безумия мир?
Всегда ли находит Бог человека и как быть, если человек не находит его? Эти вопросы философский роман Достоевского оставил решать двадцатому веку []. В году «Преступление и наказание» стало, по словам критика Николая Страхова, самым обсуждаемым произведением в российском литературном сообществе []. Начальные главы были опубликованы в январе, а уже в феврале появились первые рецензии. И хотя далеко не все отзывы были положительными, Достоевский, в целом, был доволен реакцией читателей и коллег: в письмах, адресованных друзьям — юристу Александру Егоровичу Врангелю и доктору богословия Ивану Янышеву , — Фёдор Михайлович сообщал, что роман положительно сказался на его репутации [].
Первой откликнулась петербургская газета «Голос» редактор которой, Андрей Краевский, за полгода до этого отказался от переговоров по поводу возможной публикации ещё не написанного романа в издаваемых им же «Отечественных записках» — анонимный автор отметил в номере от 17 февраля, что «Преступление и наказание» «обещает быть одним из капитальных произведений»; отдельно были выделены психологически точные детали, связанные с рождением и развитием мысли Раскольникова об убийстве процентщицы [].
Затем последовали весьма жёсткие рецензии в журнале « Современник ». Что сказал бы Белинский об этой новой фантастичности г-на Достоевского? Особое возмущение рецензента вызвало заполненное физиологическими подробностями описание убийства старухи — по словам публициста, это была со стороны автора романа «чистая нелепость, для которой не может быть найдено никакого оправдания ни в летописях древнего, ни в летописях нового искусства» [] []. Следом подобные претензии прозвучали со страниц некоторых других изданий.
Он не говорит прямо, что либеральные идеи и естественные науки ведут молодых людей к убийству, а молодых девиц к проституции, а так, косвенным образом, даёт это почувствовать» []. Часть рецензентов признавала, что у них сложилось двойственное отношение к «Преступлению и наказанию». Среди российских литераторов одним из первых на «Преступление и наказание» откликнулся Тургенев, назвавший начальные главы романа «замечательными»; при этом «отдающее самоковырянием» продолжение не вызвало у него восторга.
Достаточно тёплые отзывы поступили от поэта Аполлона Майкова и публициста Николая Огарёва []. Большая дискуссия развернулась в прессе вокруг образа главного героя. В ней публицист, во-первых, категорически отверг предположения о том, что Раскольников является «сумасшедшим» и «больным человеком»; во-вторых, указал, что Родион Романович, наряду с тургеневским Базаровым , представляет собой тип «нового нигилиста »:.
Раскольников есть истинно русский человек именно в том, что он дошёл до конца, до края той дороги, на которую его завёл заблудший ум. Эта черта русских людей, черта чрезвычайной серьёзности, как бы религиозности, с которым они предаются своим идеям, есть причина многих наших бед []. Исследователи заметили, что по мере развития сюжета ритм романа меняется: если в основной части произведения в «голосе» рассказчика нередко проскальзывают нервные, сбивчивые ноты, то в эпилоге — «в минуты особого просветления» — авторская речь становится спокойной и неторопливой [].
В начале и середине «Преступления и наказания» есть много уступительных предложений, условностей, оговорок и обмолвок: «впрочем», «как будто», «хотя» []. При создании образов персонажей писатель использует разные приёмы: к примеру, характер процентщицы раскрывается за счёт включения в текст уменьшительно-ласкательных слов — «крошечная старушонка », «с вострыми и злыми глазками », тогда как показ психологического состояния Раскольникова даётся с помощью «дисгармонии его синтаксиса» [].
Покидая свою каморку, Раскольников медленно, как бы в нерешимости , отправляется в сторону К — го моста. Столь же заметное место в лексике романа занимает слово «странный» «…подумал он с странною улыбкой» : по подсчётам литературного критика Виктора Топорова , Достоевский использует его в «Преступлении и наказании» около раз — и во многом благодаря ему в сюжете формируется «атмосфера неожиданности» [].
Ещё одно слово — «вдруг» — встречается почти раз; оно, как правило, появляется в ситуациях, связанных со сменой настроения персонажей или внезапными поворотами сюжета []. Отдельного внимания исследователей удостоилась внутренняя речь Раскольникова. В ней присутствуют вопросы к невидимым собеседникам, их возможные ответы, возникающая между ними полемика. К своим «внутренним» оппонентам Родион Романович обращается обычно на «ты» и весьма небрежно; столь же издевательские реплики — от их имени — он порой адресует и себе.
Культуролог Михаил Бахтин выбрал в качестве образца драматизированного внутреннего монолога героя его размышления после получения письма от Пульхерии Александровны: «Не бывать? А что ты сделаешь, чтобы этому не бывать? Ну, придумай-ка, что может быть с сестрой через десять лет, али в эти десять лет? В поэтике «Преступления и наказания» литературоведы выделяют роль рассказчика, которого Достоевский, судя по его рабочим материалам, представлял себе «невидимым, но всеведущим существом».
Отказавшись от изначального намерения писать произведение от первого лица — от имени каторжника, автор, по мнению Леонида Гроссмана, тем не менее сохранил в тексте его интонации — следы черновых версий, написанных в исповедальной форме, обнаруживаются повсеместно и даже «как бы превращают весь роман во внутренний монолог Раскольникова» [].
Иной точки зрения придерживается Евгения Иванчикова, считающая, что во многих эпизодах произведения ощущается присутствие так называемого имплицитного автора — он, в частности, даёт описание внешности героев, сообщает об обстановке в их домах, информирует об изменении погоды; с его участием созданы почти все заключительные страницы []. Временами рассказчик лаконичен, порой сдержан — к примеру, сообщая в эпилоге о том, как прошёл судебный процесс по делу Раскольникова, он демонстрирует суховатую отстранённость.
Однако в некоторых сценах имплицитный автор внезапно раскрывается и проявляет своё незримое участие в сюжете с помощью личных местоимений « Мы и без того слишком далеко забежали» и соответствующих глагольных форм « Не стану теперь описывать, что было в тот вечер» []. Написав в году петербургскую поэму « Двойник », Достоевский признавался, что хотя сама повесть ему «решительно не удалась», её идея «была довольно светлая».
В последующих произведениях писатель продолжал развивать тему двойничества, создавая рядом с главными героями образы их «подпольных типов»: для Ставрогина это Пётр Верховенский « Бесы » , для Ивана Карамазова — Смердяков «Братья Карамазовы» []. По словам Игоря Сухих, двойники в романах Фёдора Михайловича — это «обычно искажённое, преувеличенное зеркало центрального персонажа» []. В «Преступлении и наказании» есть несколько действующих лиц, которых литературоведы относят к двойникам Раскольникова.
Первый из них — студент — сидит в трактире рядом с офицером и в присутствии Родиона Романовича рассказывает о процентщице: «Я бы эту проклятую старуху убил и ограбил… без всякого зазора совести».
Несмотря на пылкость произносимых речей, безымянный студент является «лишь бледным отражением» главного героя. Следующий его двойник — Аркадий Иванович Свидригайлов, человек, живущий вне рамок добра и зла: он способен на низкие поступки и в то же время легко откликается на добрые дела. Далее в списке двойников идёт следователь Порфирий Петрович, понимающий мотивы деяния Раскольникова как свои собственные, а также красильщик Миколка, который берёт на себя вину за несовершённое убийство ради «страсти к покаянию» [].
Одним из элементов творческого почерка Достоевского является присутствие в тексте числовых и цветовых символов. Так, в романе многократно повторяется число «четыре»: на 4-м этаже живут старуха-процентщица и семья Мармеладовых; вещи, вынесенные из квартиры Алёны Ивановны, герой прячет вблизи строящегося четырёхэтажного дома; в полицейской конторе Родион Романович движется к четвёртой комнате.
По мнению исследователей, в основе использования числа «четыре» лежат фольклорные и библейские традиции — не случайно в предложении Сони, советующей Раскольникову принародно покаяться на Сенной площади, звучат сказовые мотивы: «Стань на перекрёстке… поклонись всему свету на все четыре стороны» []. Столь же символичным является частое указание на определённое время суток — одиннадцать часов.
В одиннадцатом часу Раскольников покидает жилище умершего Семёна Захаровича Мармеладова. Придя к Соне, герой с порога задаёт вопрос: «Я поздно… Одиннадцать часов есть?
Не исключено, что делая акцент на числе «одиннадцать», Достоевский имел в виду евангельскую притчу о работниках в винограднике, согласно которой хозяин, нанявший людей, велел управляющему расплатиться со всеми поровну, но начать с тех, кто пришёл позже других, — около одиннадцати часов: «Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных» []. По наблюдениям историка Сергея Соловьёва , основной фон «Преступления и наказания» создан за счёт одного только цвета — жёлтого.
К примеру, в квартире Алёны Ивановны имеются жёлтые обои; мебель сделана из жёлтого дерева; картинки, развешанные по стенам, вставлены в жёлтые рамки. Каморка Раскольникова тоже «жёлтенькая». Жёлтый цвет превалирует в гостиничном номере, где остановился Свидригайлов. Придя в дом к старухе, чтобы сделать «пробу своему предприятию», Раскольников фиксирует взглядом просвечивающее сквозь занавески заходящее солнце.
В его сознании мелькает мысль: «И тогда , стало быть, так же будет солнце светить». Заходящее солнце является ещё одним часто встречающимся символом в произведениях Достоевского — например, для Версилова « Подросток » очень важен образ «зовущего» светила в картине «Пейзаж с Ацисом и Галатеей» Клода Лоррена , а Алёше Карамазову памятен эпизод из детства, когда в отворённое окно пробивались «косые лучи заходящего солнца косые-то лучи и запомнились всего более ».
Если закат у Достоевского трактуется исследователями как «стихия, влияющая на героев», то солнце они рассматривают как символ «живой жизни». Во время третьего, решающего разговора Порфирия Петровича с Раскольниковым следователь советует: «Станьте солнцем, вас все и увидят. Солнцу прежде всего надо быть солнцем» []. Литературоведы дают разные определения жанру «Преступления и наказания». Филолог Борис Энгельгардт называл роман идеологическим, а Михаил Бахтин — полифоническим [].
По мнению Валерия Кирпотина, произведение является романом-трагедией, в котором драматический конфликт включён в эпическое повествование []. Сергей Белов выделил в структуре «Преступления и наказания» отдельную законченную трагедию в трёх действиях: это три встречи Раскольникова с Порфирием Петровичем, в которых история начинается с борьбы характеров, а завершается сокрушительным поражением одного из противников [].
Критик Константин Мочульский сравнил сочинение Достоевского с пятиактной пьесой с прологом и эпилогом, отметив, что автор воссоздал в романной форме «искусство античной трагедии » []. Композиция романа построена таким образом, что в центре повествования почти постоянно находится Раскольников.
От основной сюжетной линии расходятся, подобно лучам, побочные темы, связанные с судьбой семьи Мармеладовых, историей Авдотьи Романовны, биографиями Лужина и Свидригайлова.
В первых частях произведения все побочные фабулы соединены в один клубок. По мере развития действия большинство из них постепенно исчерпывает себя умирают Семён Захарович и Катерина Ивановна Мармеладовы, Дуня освобождается от назойливого внимания Петра Петровича и Аркадия Ивановича , и в шестой части к Родиону Романовичу как центру композиции остаются притянутыми лишь две сюжетные нити — Свидригайлова и Сони.
После самоубийства Аркадия Ивановича своё присутствие вблизи Раскольникова сохраняет лишь Соня. Она же переходит вслед за героем в эпилог и вместе с ним движется к «новой истории, истории постепенного обновления человека» []. Основная тема, развиваемая в «Преступлении и наказании», была задана ещё Александром Пушкиным.
Его герои — Германн из «Пиковой дамы» «человек с профилем Наполеона и душой Мефистофеля» , Сильвио из повести « Выстрел » — стали литературными предшественниками Раскольникова, который перенял их «мрачные сомнения и душевные терзания».
В романе Достоевского присутствуют — явно или в виде реминисценций — постоянные напоминания о пушкинских произведениях. К примеру, Разумихин, пришедший навестить заболевшего Раскольникова, полушутя успокаивает товарища тем, что в минуты бреда тот ничего не говорил «о графине». По мнению Альфреда Бема, в этой реплике обнаруживается завуалированная отсылка к «Пиковой даме» []. Целая галерея людей с «наполеоновским» сознанием присутствует также в творчестве Михаила Лермонтова.
Среди его героев, близких Раскольникову по духу, были чиновник Красинский из незавершённого романа « Княгиня Лиговская », Печорин « Герой нашего времени » , Арбенин « Маскарад » и « Арбенин » , Демон из одноимённой поэмы [].
К Лермонтову восходят многие сцены «Преступления и наказания». Накануне повторного визита к Алёне Ивановне Раскольников погружается в полузабытье; герою видятся оазисы , караваны, золотые пески, и эти грёзы во многом совпадают со строками из написанного Михаилом Юрьевичем восточного сказания «Три пальмы» [].
Гоголевское влияние на Фёдора Михайловича просматривается и в раннем творчестве проблемы « маленького человека » , и в зрелые годы []. Например, появление в «Преступлении и наказании» персонажей-двойников во многом идёт от гоголевских традиций: тема двойничества разрабатывалась Николаем Васильевичем в « Невском проспекте » Пискарёв и Пирогов [] и повести « Нос » идея «взаимозаменяемости человека» [].
Когда Раскольников пытается избавиться от вещей, вынесенных из квартиры убитой процентщицы, то обнаруживает, что найти укромное место в большом городе сложно: «Везде люди так и кишат». Этот эпизод сопоставим со сценами из «Носа», в которых цирюльник Иван Яковлевич, нашедший в куске хлеба нос коллежского асессора Ковалёва, безуспешно стремится «как-нибудь нечаянно выронить его» на петербургских улицах [].
Как заметил Валерий Кирпотин, в определённый момент, чтобы нагляднее продемонстрировать душевное смятение Раскольникова, Достоевский «подключил» своего героя к поэзии Николая Некрасова []. Достоевского на протяжении десятилетий связывали весьма сложные отношения с Михаилом Салтыковым-Щедриным — писатели прошли путь от контактов в кругу петрашевцев до жёстких журнальных дискуссий и последующих примирений []. При этом внимание к творчеству Михаила Евграфовича со стороны Фёдора Михайловича было всегда пристальным, а содержание щедринских «Губернских очерков» Достоевский, по данным литературоведов, знал почти наизусть.
Некоторые профессиональные навыки следователя Филоверитова из этого произведения, его психологические «уловки» нашли своё отражение в образе Порфирия Петровича [].
У Раскольникова было много «родственников» не только в русской, но и в зарубежной литературе: это поклонник Наполеона Жюльен Сорель из романа Стендаля « Красное и чёрное », Эжен де Растиньяк из бальзаковского «Отца Горио» и шекспировский Гамлет []. Знакомство Достоевского с творчеством Шекспира произошло, вероятно, в году, когда трагедия « Гамлет » вышла в России в переводе Николая Полевого ; судя по воспоминаниям современников Фёдора Михайловича, писатель хорошо знал текст пьесы и легко воспроизводил по памяти большие отрывки [].
Сравнивая Раскольникова и Гамлета, Валерий Кирпотин писал, что если шекспировский герой страстно пытается «выправить свихнувшийся мир», то персонаж «Преступления и наказания» стремится «восстать против мира, чтобы подчинить его своей воле» [].
Терзания Родиона Романовича, особенно усугубившиеся после получения письма от Пульхерии Александровны «Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать, не бывать! В число литературных предшественников Раскольникова входят и мятежные герои-романтики, среди которых выделяются байроновские гордые индивидуалисты Корсар, Лара, Манфред. В черновых материалах Достоевского сохранились записи, свидетельствующие о том, что автор видел определённое сходство между Родионом Романовичем и юным аристократом с «опустошённой душой» Жаном Сбогаром — персонажем одноимённого произведения Шарля Нодье [].
Литературовед Георгий Фридлендер отмечал, что существует определённая перекличка между «Преступлением и наказанием» и романом Эдуарда Булвер-Литтона «Юджин Арам», опубликованным в году. В основу «Юджина Арама» легли реальные события, происходившие в Англии в XVIII веке; главный герой произведения — учёный, мечтающий о значительном научном открытии, — совершил убийство.
По замечанию Фридлендера, деяние Юджина Арама имело сходство «с преступлением Раскольникова». В число персонажей «наполеоновского» типа литературовед включил также революционера-террориста Джона Бартона — героя социального романа Элизабет Гаскелл «Мэри Бартон», вышедшего в году []. Достоевский с большим интересом следил за творчеством Виктора Гюго — в одной из своих тетрадей Фёдор Михайлович написал, что у этого французского прозаика «бездна художественных ошибок, но зато то, что у него вышло без ошибок, равняется по высоте Шекспиру» [].
В году, когда роман Гюго « Собор Парижской Богоматери », впервые полностью переведённый в России, стал печататься в журнале «Время», Достоевский предварил публикацию предисловием, в котором отметил, что главной темой в искусстве XIX века должно стать оправдание «всеми отринутых парий общества».
Через несколько лет сочетание «парии общества» появилось — применительно к Соне и Раскольникову — в черновиках к «Преступлению и наказанию» []. В году в журнале «Время» Достоевский опубликовал несколько рассказов Эдгара По , включая « Сердце-обличитель » []. Мотив вины, испытываемой рассказчиком, убившим старика, исследователи соотносят со страхами, преследующими Раскольникова, у которого и во сне, и во время встречи с проницательным мещанином внятно произносящим: «Убивец!
Выход в свет «Преступления и наказания» способствовал появлению многочисленных произведений-«спутников», которые в разных вариациях воспроизводили фабулу, мотивы, образы из произведения Достоевского []. Так, всплеск интереса к роману сопровождаемый «потоком подражаний и заимствований» был отмечен во Франции в х годах, когда зрителям театра «Одеон» была представлена его сценическая версия.
Одним из первых произведений, созданных под непосредственным влиянием «Преступления и наказания», стал роман Поля Бурже «Ученик» — в нём персонаж Робер Грелу воспринимает совершаемое им преступление как некий «естественнонаучный эксперимент» []. Затем петербургская история получила своеобразное продолжение в «Книге Монеллы» Марселя Швоба , героиня которой во многом повторила судьбу Сони Мармеладовой [].
Отсылки к «Преступлению и наказанию» присутствуют и в творчестве Андре Жида , — по мнению исследователей, легко обнаруживаются параллели между Раскольниковым и девятнадцатилетним героем «Подземелья Ватикана» Лафкадио Влуики []. Сам же роман Андре Жида критики воспринимали как полемический парафраз «Преступления и наказания» [].
Альбер Камю , называвший себя учеником Достоевского, писал, что, познакомившись с произведениями Фёдора Михайловича в молодости, он пронёс изначальное потрясение через десятилетия: «Он нас учит тому, что мы знаем, но отказываемся признавать» []. Перекличка с «Преступлением и наказанием» наблюдается уже в первом из романов Камю — «Счастливая смерть» — , герой которого решается на убийство «по совести», а после совершённого деяния доходит до полного исступления чувств [].
По ряду причин автор сам отказался от публикации произведения, однако продолжил тему в повести « Посторонний » , создав в ней образ «необычного» преступника. Отдельные сюжетные линии «Постороннего» опять-таки восходят к «Преступлению и наказанию» []. На «Преступление и наказание» обратили внимание и итальянские криминологи, в том числе Энрико Ферри и Рафаэле Гарофало.
Ферри писал, что глубокое понимание Достоевским психологии человека, воплощённое в романе, позволило Фёдору Михайловичу «предвосхитить многие выводы науки о преступлениях» [].
Литературный критик Томазо Карлетти, посетивший Россию в конце XIX века и выпустивший книгу «Современная Россия» , отметил, что «Преступление и наказание» сравнимо с профессиональной статьёй криминолога о человеческой природе [].
А в сочинении Луиджи Капуаны «Маркиз Роккавердиана» влияние Достоевского было столь отчётливым, что переводчик дал произведению второе название — «Преступление и наказание» [].
В году «Преступление и наказание» было переведено на немецкий язык []. Поначалу роман не привлекал внимания читателей, однако после того, как издатель В. Фридрих отправил несколько десятков экземпляров известным литераторам, ситуация изменилась: произведение стало «самой читаемой книгой Достоевского» из тех, что выпускались в Германии в —х годах []. По сравнению с ним мы все жалкие дилетанты» []. Большим поклонником Достоевского был Герман Гессе , писавший:. Книги, подобные «Идиоту», «Раскольникову» и «Братьям Карамазовым», будут в грядущем, когда всё внешнее в них устареет, восприниматься человечеством в их совокупности, так, как мы сейчас воспринимаем Данте , едва ли понятного в сотне отдельных мелочей, но вечно живого и потрясающего нас, ибо в нём запечатлён поэтический образ целой эпохи мировой истории [].
Непосредственное воздействие Достоевского просматривается в романе Франца Кафки « Процесс ». По словам литературоведа Александра Белобратова, пересечение с отдельными эпизодами, событиями и мотивами «Преступления и наказания» обнаруживаются во всём «интертекстуальном поле» «Процесса». В XXI веке роман «Преступление и наказание» подвиг режиссёра и писателя Вуди Аллена к созданию фильма, герой которого Эйб Лукас — преподаватель философии и знаток творчества Достоевского — является своеобразным «потомком» Родиона Раскольникова.
Картина « Иррациональный человек » вышла в году. По замечанию рецензента газеты « Ведомости » Олега Зинцова, с одной стороны, параллели с Достоевским в ленте обозначены весьма чётко «.. Первым «актёром», представившим зрителям отрывки из «Преступления и наказания», был сам Достоевский, выступивший с чтением фрагментов ещё не завершённого романа в марте года на мероприятии, посвящённом сбору средств в пользу Литературного фонда [].
Через год, когда публикация произведения в «Русском вестнике» уже завершилась, к автору обратился литератор Александр Ушаков с предложением «приноровить его [роман] для сцены». Однако план инсценировки, составленный Ушаковым и направленный в Главное управление по делам печати, получил отрицательный вердикт цензора , отметившего в рапорте, что «в основе пьесы лежит нигилистическая идея о невменяемости» []. В х годах в России получили известность моноспектакли по «Преступлению и наказанию», подготовленные актёром Василием Андреевым-Бурлаком.
В рецензии газеты « Новое время » отмечалось, что читаемые со сцены клуба петербургского Художественного общества монологи Мармеладова в исполнении Андреева-Бурлака «вызывали слёзы у публики»: «Актёр явился тут настоящим, большим художником, умеющим побеждать массу зрителей, заставлять их притаить дыхание и плакать искренними слезами настоящего сострадания» [].
Первый спектакль по мотивам «Преступления и наказания» был поставлен в году в парижском театре «Одеон»; постановку осуществили Поль Жинисти и Гюг ле Ру, роль Раскольникова исполнил Поль Муне [].
Через два года сценическая версия романа была представлена зрителям Германии — пьесу написали Е. Цабель и Э. Коппель, образ Раскольникова воплотил Адальберт Матковский []. Инсценируя «Преступление и наказание», драматурги отнюдь не всегда следовали тексту романа: так, в спектакле «Одеона» главный герой шёл на преступление из-за того, что старуха «толкала Соню на путь порока»; авторы немецкой версии также изменили сюжетную канву, сделав Алёну Ивановну своеобразной «посредницей» между Соней и Свидригайловым [].
В России первая инсценировка «Преступления и наказания» была осуществлена в году в Театре Литературно-художественного общества в Петербурге Петербургском малом театре. Исполнитель главной роли Павел Орленев , по отзывам рецензентов, настолько «артистически точно передал и человечески переболел раздвоенностью, раздражением, нервными срывами своего героя», что это перевоплощение стало для актёра жизненной проблемой, — в определённый момент он признался, что «Раскольников убил в нём жизнерадостность» [].
В советское время одной из весьма заметных сценических версий романа стал спектакль Театра имени Моссовета «Петербургские сновидения» Ну как же, как же быть? У ней ум мешается, вы этого не заметили? Мешается; то тревожится, как маленькая, о том, чтобы завтра все прилично было, закуски были и все… то руки ломает, кровью харкает, плачет, вдруг стучать начнет головой об стену, как в отчаянии.
А потом опять утешится, на вас она все надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает, и ведь так верит! Ну разве можно ей противоречить? А сама-то весь-то день сегодня моет, чистит, чинит корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы в ряды еще с ней утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете… Тут же в лавке так и заплакала, при купцах-то, что недостало… Ах, как было жалко смотреть.
Не жалко? А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах как теперь целый день вспоминать было больно! Я пришла тогда, — продолжала она плача, — а покойник и говорит: «прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне… вот книжка», — какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезятникова, тут живет, он такие смешные книжки все доставал.
А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня, пожалуйста».
Пожалуйста попросила, и уж так ей хотелось.
А куда ей надевать? Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, — так уж ей понравились! А я и отдать пожалела, «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?
Уж этого-то не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжелотяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть… И не за воротнички тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь все воротила, все переделала, все эти прежние слова… Ох, я… да что!.. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль.
Этого-то уж не может быть! Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать… А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети….
Бог этого не попустит! Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него все и зависело. Раскольников встал и начал ходить по комнате.
Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске. На черный день откладывать? Не может быть, нет! Лицо Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо. Прошло минут пять. Он все ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо.
Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали… Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел как совсем сумасшедший. Передо мной! И при ней? Да ведь я… бесчестная… я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали! А что ты великая грешница, то это так, — прибавил он почти восторженно, — а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя.
Еще бы это не ужас! Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама только стоит глаза раскрыть , что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь!
Да скажи же мне наконец, — проговорил он, почти в исступлении, - как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!
Раскольников странно посмотрел на нее. Он все прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. Может быть, много раз и серьезно обдумывала она в отчаянии, как бы разом покончить, и до того серьезно, что теперь почти и не удивилась предложению его. Даже жестокости слов его не заметила смысла укоров его и особенного взгляда его на ее позор, она, конечно, тоже не заметила, и это было видимо для него.
Но он понял вполне, до какой чудовищной боли истерзала ее, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном ее положении. Что же, что же бы могло, думал он, по сих пор останавливать решимость ее покончить разом? И тут только понял он вполне, что значили для нее эти бедные, маленькие дети-сироты и та жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканием об стену головою. Но тем не менее ему опять-таки было ясно, что Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила, ни в каком случае не могла так оставаться.
Все-таки для него составляло вопрос: почему она так слишком уже долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду? Конечно, он понимал, что положение Сони есть явление случайное в обществе, хотя, к несчастию, далеко не одиночное и не исключительное. Но эта-то самая случайность, эта некоторая развитость и вся предыдущая жизнь ее могли бы, кажется, сразу убить ее при первом шаге на отвратительной дороге этой.
Что же поддерживало ее? Не разврат же? Весь этот позор, очевидно, коснулся ее только механически; настоящий разврат еще не проник ни одною каплей в ее сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву…. Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее.
Неужели это втягивание уже началось, и неужели потому только она и могла вытерпеть до сих пор, что порок уже не кажется ей так отвратительным? Нет, нет, быть того не может!
Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже ее втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности?
Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно так. Разве все это не признаки помешательства? Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он начал пристальнее всматриваться в нее. Не спрашивайте! Вы не стоите!.. Вот и объяснение исхода! С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и все это казалось ему более и более странным, почти невозможным.
На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете. Она стояла все на том же месте, в трех шагах от стола. Все у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать. Я, кажется, сам там буду, если еще хуже не будет», — бормотал он про себя. Соня нерешительно ступила к столу, недоверчиво выслушав странное желание Раскольникова.
Впрочем, взяла книгу. Голос ее становился все суровее и суровее. Мы с ней читали и… говорили. Она бога узрит. Странно звучали для него эти книжные слова, и опять новость: какие-то таинственные сходки с Лизаветой, и обе — юродивые.
Соня все колебалась. Сердце ее стучало. Не смела как-то она ему читать. Почти с мучением смотрел он на «несчастную помешанную». Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и все не выговаривалось первого слога. Дух пересекло, и в груди стеснилось.
Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее, может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков.
Но в то же время он узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему, чтоб он слышал, и непременно теперь — «что бы там ни вышло потом!
Так дочла она до го стиха:. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог». Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий верующий в меня не умрет вовек.
Веришь ли сему? Она говорит ему:. Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону.
Дочли до го стиха. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! Иисус прослезился.
Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер? Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его.
Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: «не мог ли сей, отверзший очи слепому…» — она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют… «И он, он — тоже ослепленный и неверующий, — он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да!
То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь!
И вышел умерший,. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него». Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.
Я не пойду к ним теперь. Я там все разорвал. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем! Она смотрела на него, и ничего не понимала. Она понимала только, что он ужасно, бесконечно несчастен.
